Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой
Шрифт:
– Вы знаете дом доктора Фишера в Версуа?
– Хотите повидать доктора? – спросил он.
– Да.
– Будьте осторожны.
– Почему? Разве он такой страшный?
– Un peu farfelu [с маленькими странностями (фр.)], – сказал он.
– В каком смысле?
– А вы не слыхали о его приемах?
– Да, ходят всякие слухи. Никто никогда не рассказывал мне подробностей.
– Ну да, все они поклялись молчать.
– Кто?
– Люди, которых он приглашает.
– Тогда откуда же знают о его приемах?
– Никто ничего не знает, –
Все тот же наглый слуга открыл мне дверь.
– Вам назначено? – спросил он.
– Да.
– Фамилия?
– Джонс.
– Не знаю, сможет ли он вас принять.
– Я же сказал, я договорился о своем визите.
– Подумаешь, договорился, – произнес он пренебрежительно. – Вы все заявляете, что договорились.
– Ступайте и доложите, что я пришел.
Он скорчил гримасу и удалился, оставив меня на этот раз на пороге. Его не было довольно долго, и я чуть было не ушел. Я заподозрил, что он Медлит нарочно. Наконец он вернулся и объявил:
– Он вас примет. – И повел меня через прихожую вверх по мраморной лестнице.
Там висела картина: женщина в развевающихся одеждах очень нежно держала в руках череп; я не знаток, но картина выглядела как подлинник семнадцатого века, а не копия.
– Мистер Джонс, – доложил слуга.
Напротив меня за столом сидел доктор Фишер, и я удивился, увидев человека, похожего на всех прочих людей (а ведь я выслушал столько намеков и предостережений), человека примерно моего возраста, с рыжими усами и волосами, начинавшими терять свой огненный блеск, – усы он, возможно, подкрашивал. Под глазами у него висели мешки, а веки были очень тяжелые. Он выглядел так, будто по ночам его мучит бессонница. Сидел он за большим столом в единственном здесь удобном кресле.
– Садитесь, Джонс, – сказал он, не поднимаясь и не протягивая руки.
Это больше походило на приказ, чем на приглашение, но не звучало неприязненно: я мог быть одним из его служащих, привыкшим стоять перед ним навытяжку, которому он оказывал маленький знак расположения. Я пододвинул стул, и наступила тишина. Наконец он произнес:
– Вы хотели поговорить со мной?
– Я-то думал, что это вы, наверно, хотите поговорить со мной.
– С чего бы это? – спросил он с легкой улыбкой, и я вспомнил предостережение Анны-Луизы. – Я даже не знал о вашем существовании, пока вы тут не появились на днях. Между прочим, что скрывается под этой перчаткой? Какое-нибудь увечье?
– Я потерял руку.
– Надеюсь, вы явились сюда не для того, чтобы советоваться со мной на этот счет. Я другого рода доктор.
– Я живу с вашей дочерью. Мы собираемся пожениться.
– Это всегда нелегкое решение, – сказал он, – но вам лучше его обсудить между собой. Меня оно не касается. А ваше увечье – наследственное? Наверно, вы обговорили этот важный вопрос?
– Я потерял руку во время лондонской бомбежки, – сказал я и неуверенно добавил: – Мы полагали, что вам нужно это сообщить.
– Ваша рука меня, в сущности, не касается.
– Я имел в виду наш брак.
– Ну, эту новость, по-моему, проще было сообщить в письменном виде. Вас бы это избавило от поездки в Женеву.
В его устах Женева казалась другим миром, таким же далеким от нашего дома в Веве, как Москва.
– Вас, кажется, не слишком беспокоит судьба вашей дочери.
– Вы, наверно, знаете ее лучше меня, Джонс, если узнали так хорошо, что решили на ней жениться и, значит, освободили меня от всякой ответственности за нее, какая у меня когда-то, вероятно, была.
– Вы не хотели бы узнать наш адрес?
– Я полагаю, что она живет у вас?
– Да.
– Должно быть, вы значитесь в телефонном справочнике?
– Да. В Веве.
– Тогда вам нет надобности записывать адрес. – Он снова наградил меня одной из своих опасных улыбочек. – Что ж, Джонс, с вашей стороны было любезно зайти ко мне, хотя в этом и не было необходимости. – Он явно меня выпроваживал.
– Прощайте, доктор Фишер, – произнес я.
Он снова заговорил, когда я уже был почти у двери:
– Джонс, вы случайно не разбираетесь в овсянке? Я имею в виду настоящую овсяную кашу. Может быть, поскольку вы уроженец Уэльса… у вас ведь валлийская фамилия…
– Овсянка – блюдо шотландское, – сказал я, – не валлийское.
– Вот оно что, значит, меня неправильно информировали. Спасибо, Джонс, кажется, это все.
Когда я пришел домой, Анна-Луиза встретила меня встревоженно.
– Как вы поладили?
– Да никак мы не поладили.
– Он тебе нахамил?
– Я бы этого не сказал… мы оба его совершенно не интересуем.
– Он улыбался?
– Да.
– Пригласил тебя на ужин?
– Нет.
– Слава богу хоть за это.
– Слава доктору Фишеру, – сказал я, – или это одно и то же?
5
Неделю или две спустя мы поженились в мэрии; свидетеля я привел из своей конторы. От доктора Фишера не было никаких вестей, хотя мы послали ему сообщение о дне нашей свадьбы. Мы были совершенно счастливы, особенно счастливы потому, что будем одни, не считая конечно, свидетеля. За полчаса до ухода в мэрию мы занимались любовью.
– Ни свадебного торта, – говорила Анна-Луиза, – ни подружек, ни священника, ни родни – вот это замечательно. И так будет торжественнее – почувствуешь себя замужем по-настоящему. А по-другому получается вроде вечеринки.
– Одной из вечеринок доктора Фишера?
– Ничуть не лучше.
В глубине комнаты в мэрии стоял человек, которого я не знал. Опасаясь появления доктора Фишера, я то и дело нервно поглядывал через плечо и увидел очень высокого тощего человека со впалыми щеками; у него подергивалось левое веко, и на секунду мне показалось, что он мне подмигивает; я подмигнул ему в ответ, но встретил отсутствующий взгляд и решил, что это один из чиновников мэрии. Перед столом для нас поставили два стула, а свидетель, некий мсье Экскофье, вертелся у нас за спиной. Анна-Луиза шепнула мне что-то, но я не разобрал.