Доктор-хулиган
Шрифт:
Она тоже выглядит усталой.
Еда, выпивка, немного шлепков, и мы сможем лечь спать пораньше. Обнаженными.
— Спасибо, — говорю я, поднимая ее на ноги. — Знаю, что несколько нарушил твои правила.
— Все в порядке. Мне тоже нужно было тебя увидеть. — В ее голосе слышится дрожь. Может, у нее тоже был плохой день.
Обнимаю ее за талию и прижимаю к себе.
— Мы должны делать это чаще. В середине недели. Это приятно. Я провел чертовски странный день. У тебя когда-нибудь бывали такие дни? Когда то, что должно быть обычным
Она слегка кивает.
— Да.
Я трусь носом о ее щеку.
— А вот ты, котенок. Ты идеальна. Точно как и настоящий момент. Все так просто, есть только ты и я.
Она напрягается, и я пинаю себя за то, что нажал на нее.
— Ш-ш-ш, не обращай на меня внимания. Я на взводе.
— Ох. Хочешь поговорить об этом? О работе?
Я пожимаю плечами.
— Да. В общих чертах. Не возражаешь?
Она качает головой.
Я рассказываю ей об Итане. Никаких деталей, ничего, что я бы внес в журнальную статью. В основном я рассказываю об отчаянии, которое иногда проникает в нормальную способность поддерживать профессиональные границы.
— Тебе действительно не все равно, — тихо говорит она.
Мне нужно пиво. Я веду ее на кухню.
— Да. Хотя в такие дни, как сегодня, я благодарен, что у меня нет детей. — Я снимаю крышку с бутылки и протягиваю ей.
Она хмурится и качает головой.
— Не против, если я выпью?
Очередное движение головы, и я снова притягиваю ее к себе, целуя, прежде чем сделать первый глоток. Она вся напряжена.
— Я веду себя как засранец, только и рассказывая о своем дне. Прости. Как прошел твой день?
— Он… я не много успела сделать за сегодня. Но это нормально. — Она наклоняет голову набок. — Что ты имеешь в виду, говоря, что благодарен за то, что у тебя нет детей?
Я вздрагиваю. Это сложно, и совсем не то, о чем я хочу говорить сегодня вечером.
— Ты не любишь детей? — Она странно смотрит на меня, и я делаю еще один глоток пива.
— Дети… мне не безразличны. Для меня важно, чтобы к ним относились хорошо, как к полноценным людям. Это здорово. В моем мире они на первом месте. — «Потому что сам я никогда и ни для кого не был на первом месте». Бл*дь. Сейчас я не хочу, чтобы мои мысли ушли в ту сторону. Или когда-либо вообще, не с Вайолет. — И они настоящие, понимаешь? Дети не играют в игры. Не эгоистичны, как взрослые.
Она отстраняется от меня.
— Не все взрослые такие.
Я пожимаю плечами. Единственный взрослый, о ком речь в этой дискуссии, — я.
— Я такой же эгоист, как и они, Вайолет. Я был бы самым дерьмовым отцом в мире.
— Это неправда, — шепчет она.
— Мы можем поспорить об этом в другой раз. Ты уже поела?
Она качает головой, потом кивает.
— Я в порядке.
— Что это значит? Да, ты поела, или нет, ты не ела, но не хочешь навязываться?
Она колеблется.
— Давай разогреем, какое бы таинственное
— Это пастуший или домашний пирог? — бесцветным голосом спрашивает она. — Потому что, я полагаю, что пастуший пирог с бараниной, а тот, что мы называем пастушьим пирогом, — на самом деле, с говядиной.
— Вот, возьми жаркое. — Я делаю еще один глоток пива, пытаясь понять, в какой момент разговор свернул не туда. Кого, черт возьми, волнует, как называется ужин? Я беру явно неправильно названный пастуший пирог. — Можешь попробовать и решить, что это на самом деле, но уверен, он из говядины.
Она тянется мимо меня, ее тонкие пальцы обхватывают бутылку с газированной водой.
— Вайолет?
— Хм?
— Что случилось?
Она колеблется.
— Ничего.
Я открываю рот, чтобы сказать «чушь собачья», но она приподнимается на цыпочки и прижимается губами к моим губам.
— Давай поужинаем, — шепчет она мне в губы.
Она отступает, опустив глаза, и я не могу снова поймать ее взгляд.
Мы молча разогреваем еду.
Вместе едим. По-прежнему в тишине. Не считая разговоров о пастушьем пироге и праздничной вечеринке, но все это пустяки.
Вежливый разговор за ужином.
Каждое слово — кирпичик в стене, который я не замечаю, как она возводит, пока мы не заканчиваем есть, и она не принимается за уборку на кухне рядом со мной.
Пока не появляется расстояние, которое внезапно кажется огромным.
Мне нужно восстановить контроль. Мне — нам — нужно сбежать, отыскать то счастливое кинк-место, куда не вторгается никакое дерьмо.
Очевидно, на сегодняшний вечер я ничего не планировал. И есть шанс, что в любой момент может сработать пейджер, так что я не могу слишком увлекаться.
Трость. Ее задница. Подлокотник дивана.
Я говорю ей, о чем думаю, и она бросает на меня взгляд, который я не могу расшифровать.
— А что, если я скажу, что просто хочу подняться наверх и лечь спать?
Я хмурюсь.
— А ты хочешь?
— Ответь на вопрос, Макс.
— Почти уверен, что так не пойдет, котенок. Я спрашиваю — ты отвечаешь. Ты не хочешь, чтобы сегодня я отшлепал тебя тростью? — Я придвигаюсь ближе, прижимая ее спиной к стене. — Только не говори, что теперь тебе захотелось стать скучной ванильной парочкой.
Она смотрит на мою грудь.
— Я не знаю, чего хочу. И не знаю, чего хочешь ты.
— Я хочу тебя, нагнувшуюся над подлокотником дивана. Хочу заставить тебя кричать. Хочу, чтобы ты промокла. А потом хочу трахать тебя, пока не избавлюсь от тревог. Хочу на ночь отключиться от всего. Разве это так неправильно?
Она качает головой.
— Нет. Прости.
— Тогда тащи свою хорошенькую маленькую попку вниз и жди меня. Обнаженная.
Она снова качает головой.
— Я не могу.