Доктор N
Шрифт:
– Что за литературная работа, которой невозможно заниматься, служа партии? Все мы так или иначе сочинительством занимаемся, кого ни возьмёте, все пишут. Даже трагедии!
– А что если в Политбюро спросят: представьте-ка конспект вашей литературной работы, чтобы обсудили. Старые распри в литературной форме? Диалоги?!
И, выведя из себя Наримана, нарушив в нем равновесие протестующего и просящего начал, заглянуть в его душу, - нет, только нейтрально: Я надеюсь... Литераторство тоже: декреты и указы подписывать, когда Нариман дежурит как председатель ЦИК, запятую где подправить,
... Заседание закончилось, стенографистка собирает школьные тетрадки, сложенные вдвое, стол завален бумагами, пепельницы полны окурков, но все сидят в ожидании заключительных напутствий.
– Кажется, ясно. Есть еще вопросы?
– спрашивает Сталин.
и немигающий тяжелый взгляд твой уставился на меня, я к нему
привык, это началось не сегодня, уж меня не напугаешь, вдруг, с
чего это меня потянуло, ждал, долго готовился, понимая, что
бесцельная затея, но я припас это, и наше заседание, будто
стенографистки собирают школьные тетрадки, домыслил для большой
драмы, неизжитая страсть- ты скажешь слово, я отвечу, выстраивая
диалог, надеясь, что не все кончено и удастся переломить ход
событий.
но кто? как? какая гвардия? может, закаленные в боях, те,
кого не брали ни огонь, ни ссылки? эти лица рассеялись по краю,
но можно воплотить в единый тип и призвать к совместным действиям
(?) да, ждут твою с нескончаемым первым актом драму, скоро ли
финал?
РАЗДВИНУЛСЯ БЕСШУМНО ЗАНАВЕС, и Нариман поднялся на сцену, а впереди ещё занавес, и Наримана потянуло в глубину, он вплотную приблизился к сидящему во главе стола: - Да, есть вопросы!
вы все как будто ждали, что это должно случиться, и старик
заговорит, может, путанно, как всегда,- терпели меня, потерпите
еще: недавно чествовали востоковеды, произносились речи, и он
благодарил, одаривая всех, и вас тоже! только что изданной
книгой, а в ней историческая драма о временах двухсотлетней
давности, будто было вчера, и как только завершилась
торжественная часть, показали сцены из трагедии, и актёр в роли
Надира, он ещё не шах, но уже изгнал тирана, торжественно
произносил:
мне больно думать, что твоё имя поминают сейчас недобрым
словом.
хочу издать новые законы, чтобы примирить враждующие секты,
покончить с раздором! и ты, Коба, после спектакля пожимал мою
руку:
доктор,- сказал шутя,- а как наша борьба с оппозицией?
думаешь, легко примирить секты?
– Да, эти вопросы меня мучают, не имею права не сказать!
– Микоян и Серго насторожились.
– Сказать о вашем большевизме!
Что началось!.. Заговорили разом братья по духу и борьбе, чтоб Нариман не смел себя позорить.
– Нет, пусть говорит, выскажется,- и трубку стал чистить, выскребывая блестящей металлической лопаткой черный табак.- Мы тоже кое-что ему припомним!
ты же трус, я знаю.
глинобитное здание с маленькими окнами в решетках, остров смерти,
и мы поехали туда, с нами был еще Мамед Эмин, и ты струсил,
показалось тебе, что мы можем тебя утопить, говорил-грозился,
чтобы отогнать страх.
он шутил, дескать, я тебя трижды спас от гибели, и я тебя
погублю! а потом, став вождем, предложил ему неприемлемое:
или покаешься и станешь работать с нами, выполняя мою волю,
или - я ценю твои заслуги, ибо спасал будущего вождя,- уезжай в
любую страну, чтобы не напоминал о давнем твоем страхе.
темно-карие глаза порыжели, усы опалены табаком, дым съел
взгляд, белое око в крапинах и желтые кончики ногтей.
рассаживаются, каждому отведено место за массивным столом,
три тройки, нечетное число, аксакалы слушались тебя, как
малые дети, подчинялись, ненавидя, восхваляли, презирая, и тайну
эту никто не сумеет разгадать, неразлучная тройка, потом ты их
рассоришь и поодиночке казнишь, справа - тоже четверо: что
говорить о них, бессловесных рабах?
Микоян, предчувствуя, что разговор пойдет необычный, бросил стенографистке, она сидела за отдельным столом:
– Это в протокол не заносить!
– Почему?
– удивился Коба.- Пусть потомки знают, ведь доктор обращается к ним, не так ли?
Тут и Серго голос подает:
– Дело сделано, ряды крепить надо, а не демагогию разводить!
– Мы тоже вспомним, как пойдут воспоминания. О том, как вы покинули коммунаров в беде! Ну да, болезнь, а по существу, если называть вещи своими именами, дезертировали, покинув поле боя. Вот свидетель!
– и на Микояна показывает: нос крючком, почти верхнюю губу задевает, только что был заострен, когда полез примирять, мол, кому это надо, время не повернуть назад, и дело сделано:
– ... Взыграл темперамент, погорячились, свои же, кавказцы, вот на какую высоту, - тост Микояна, - судьба нас вывела!
– Не судьба, партия!
– поправил Коба, уточнив: - Ленинская партия!
Конница детализировала: - Товарищ Сталин, вот кто!
махнет рукой Коба, повелит: станцуй!
и ты выходишь в круг, танцуешь грациозно, напевая под нос,
пока легко-легко дышится, - его любимая лезгинка, и зал огромный
суживается до пятачка, на котором отделываешь каждое движение,