Доктор велел мадеру пить...
Шрифт:
Эту небольшую аккуратную со следами плохо смытой крови кобуру, наполненную тяжеленьким револьвером, я много раз держал в руках, доставая из ящика папиного письменного стола, и у меня медленно, но верно созревала мысль отогнуть крышку чуть заскорузлой кобуры и извлечь наружу ее опасное содержимое.
В конце концов пальчики пятилетнего мальчика должны были справиться с тугой застежкой и выпростать из кожаной щелочки гладкий металлический шарик.
Кобура откроется, а уж там...
Но и папа мой был не лыком шит.
Потом он
Он испытал настоящий ужас.
Осознав, какую страшную опасность несет в себе боевое оружие в доме, где живет любознательный мальчуган, да еще в военное время, отец унес из дома револьвер.
Та же судьба постигла и несколько чудесных снарядиков небольшого калибра, которые отец так же привез как-то с фронта и которые стояли на письменном столе рядком, мал мала меньше, точно матрешки, этакими фантастическими пришельцами из таинственного мира войны.
(..."мира войны"...)
Они похожи на револьверные пули, только значительно больше.
Металлические гильзы с выглядывающими из них золотыми полушариями снарядов - настоящие произведения искусства. Разве же могут такие прекрасные вещицы нести в себе смертельную опасность!
Помню папины более поздние размышления об этих снарядах.
Они очень красивые, но совершенно бесполезные в мирной жизни.
Некоторые из них развинчиваются, но полученные чашечки, такие гладенькие, миленькие невозможно ни к чему приспособить. Даже в качестве пепельницы они не годятся - во первых крайне неустойчивы, а во вторых где-то на дне, в самых сокровенных местах вдруг обнаруживается аккуратно просверленное отверстие, через которое на стол сыплется пепел.
Говорить о прототипе главного героя повести Вани Солнцева одновременно очень просто, так как какого-то одного конкретного мальчика просто-напросто не существовало в природе, и довольно сложно по той причине, что как только повесть появилась в печати и приобрела широкую известность, начали возникать люди, претендующие на то, что именно их судьбы легли в основу литературного произведения, и книга, следовательно, рассказывает именно о них.
Почти каждый день среди писем попадалось не менее одного от сына полка, где очередной Ваня Солнцев пишет автору повести о своей военной судьбе, вспоминает о встрече с ним на фронте...
Отношение отца к таким людям с течение времени претерпело определенные изменения.
Я помню время, когда ему нравилось, что такие люди возникают.
Каждое подобное письмо вызывало у него нескрываемый восторг. Ну может быть и не восторг, но он с удовольствием показывал извлеченный из скромного конверта листок из школьной тетрадки, а чаще тот же листок но без всякого конверта, а просто сложенный в треугольник.
– Еще один сын полка!
– восклицал отец и иногда даже зачитывал такое письмо - очень наивное и трогательное.
– А ты его знаешь?
–
Но чуда не случалось.
– Конечно нет! Его же не существует!
– Как же не существует!
– каждый раз удивлялся я, забывая папины объяснения, что Ваню Солнцева он выдумал, взял из головы.
Такой ответ каждый раз меня ужасно разочаровывал.
Мне бы очень хотелось, чтобы этот мальчик, юноша, молодой человек существовал в действительности. Ведь для меня он был не бумажным героем. А живым человеком. И даже очень хорошо знакомым. Ведь он чувствовал точно так же, как и я бы чувствовал и думал, окажись я в тех же обстоятельствах.
Надо сказать, что с самого детства я воспринимал способность отца читать в человеческих душах, и, в частности, в моей собственной, как некое волшебное свойство.
Так что же вызывало в папе восторг или, во всяком случае, чувство удовлетворения? А то, что, значит, что явление, подсмотренное в жизни, действительно массовое и достойно быть положенным в основу литературного произведения.
Искать какую-нибудь хронологию в моих воспоминаниях бессмысленно.
Письма, телефонные звонки, выступления в прессе лже сынов полка начались не сразу же после выхода книги "Сын полка" и появления на экранах одноименного фильма. Видимо, должно было пройти какие-то время, чтобы это понятие - "сын полка" - внедрилось в сознание публики.
И вот, когда инкубационный период закончился и публика созрела, уже дня не проходило без появления нового Вани Солнцева.
Папины восторги сначала сменились равнодушием, а затем все чаще и чаще стало возникать раздражение, потому что все отчетливее проявлялось "проходимство" молодых людей, каждый из которых в обход другому желал застолбить за собой право быть единственным и неповторимым героем книги.
Это напоминало явление, отмеченное еще папиными "другом" и "братом" в сатирическом романе "Двенадцать стульев", а именно - толпы детей лейтенанта Шмидта, молодых и не очень молодых проходимцев, пытающихся поживиться плодами посмертной революционной славы своего погибшего за дело мировой революции отца.
И вот - "сыны полка".
Ведь то, что никто из претендентов не был настоящим Ваней Солнцевым, кому-кому, а уж отцу было достоверно известно.
Самое же противное заключалось в том, что в большинстве своем эти "герои" никакого отношения к фронту не имели и теперь, когда война закончилась и страна очень скупо, по капле, выжимала из себя воздаяние своему несчастному народу за немыслимые лишения и за будничный, а потому еще более великий подвиг, стряпали, так сказать, вдогонку себе вымышленные биографии.
Несколько последних лет жизни отец посвятил своим стихотворениям.
Он задумал собрать воедино все сочиненные им за долгую жизнь и сохранившиеся стихотворения и переписать их в специально купленные для этой цели блокноты.