Шрифт:
ПРОЛОГ
Старые дни
Налетая на толстые стены Цитадели, снежинки таяли, но вместо них продолжали падать новые и новые, словно наступающая армия.
На восемьдесят пять этажей ниже всё было чёрно-белым. Лишь самые высокие из руин всё ещё выглядывали, а остальное cкрыл снег. И нечего там было особенно видеть до прихода льда, всего лишь древние храмы и амфитеатры, последние свидетельства о расе, которая правила мечом и планета за планетой строила империю, распространившуюся по вселенной.
Когда строились эти храмы, будущее было открытым морем. Галлифреем
Эти времена прошли, они закончились в считанные годы.
Статуи и башни рухнули, а флоты растерялись. Герои умерли, слепые и одинокие, как и надлежит истинным героям. А когда загорелись храмы и библиотеки, книги пророчеств были утеряны в этих пожарах вместе со всеми остальными книгами. Среди обломков удалось найти лишь один фрагмент пророчеств. Теперь о тех точных, детальных картах грядущего остались лишь воспоминания. Но память играет нечестно, она ворует, она лжёт, она говорит то, что ты хочешь услышать.
Сегодня приходилось жить памятью.
Корабли были сбывшейся мечтой, и выглядели соответствующе. Уже по яркой окраске их корпусов было очевидно, что они не являются частью этого мира: они висели словно огромные тропические рыбы среди наполовину затопленных часовых башен и минаретов; свет, подобного которому планета не видела уже целое поколение, исходил из их иллюминаторов и люков и растворялся в вечернем воздухе. Не удивительно, что толпы Новорождённых собрались на наблюдательных площадках причалов. Представители старого поколения относились ко всему этому скептически, они считали это предприятие расточительством, способным привести к катастрофе. Этих кораблей не было в пророчествах, — настаивали они. Это было предательством, расчётливой попыткой оборвать все известные им связи с будущим: не было предсказано, что галлифрейский народ станет бесплодным, в Фрагменте не было ничего ни о Домах, ни о Кузинах, ни о многом другом.
Лишь несколько Старейшин рискнули выйти сюда из укрытий, легко узнаваемые по осанке, не говоря уже об их мантиях. Многие из них до сих пор ворчали по поводу того, что команды кораблей состояли из молодых, что лишь нескольким из членов экипажей было больше десяти лет. Но это не было неожиданностью. Те, кто родился после наступления тьмы, были уже не той расой, что их предки. Они были устремлёнными, энтузиастами, их лучшие времена были ещё впереди. Они не жили славой прошлого, они хотели жить в будущем, создавать его, а не просто вспоминать. Новый порядок больше не шокировал, он даже становился удобным, привычным. Старые ощущали новую обиду: изначально Новые должны были быть временными, они должны были стать заменой лишь до тех пор, пока всё наладится, причём плохой заменой. Но теперь они были единственным будущим. Имея мудрость веков, некоторые из Старейшин понимали,
Команды молодёжи погружали на корабли последние грузы, передавая по цепочкам ящики и модули. В отведённом для них куполе экипажи при помощи ассистентов облачались в униформы. Подразделение Стражи наблюдало за происходящим. Армия инженеров в защитных одеждах вилась вокруг и внутри кораблей, проверяя всё до последней детали. Небольшая группа музыкантов начала играть мотив, и Новорождённые подхватили его:
«Спой мне снова о былом, о том, о чём уж пел.
Скажи о том, что знаешь, я скажу, что ты неправ.
Просто спой мне о былом, ведь в прошлом твой удел.
Пойдём со мною в завтра, там новые слова».
Ветер разносил их голоса. Две фигуры в мантиях, мужчина и женщина, следили за происходящим со своего балкона на самом верхнем этаже Цитадели. Балкон был открыт всем стихиям, но и снег, и ветер обходили его стороной, не решаясь вторгаться.
— Они великолепны, — провозгласил Омега, не нуждаясь в том, чтобы говорить.
— Сбывшаяся мечта, — молча согласилась его жена.
Она была стройная, с зелёными глазами. Под меховой накидкой на ней была облегающая одежда.
Он возвышался над ней, и казалось, что он как минимум в два раза крупнее, этот эффект усиливал его огромный доспех. Доспех был из бронзы, с алюминиевыми заклёпками и свинцовым нагрудником.
— Я должен идти на свой корабль. Мы должны погрузиться до наступления ночи.
— Удачи, — безмолвно сказала она.
— Зачем нам удача, когда у нас есть пророчество? — засмеялся он, обнимая её.
Она кивнула, и они расстались. Он ушёл, а женщина осталась на балконе одна, наедине со своими мыслями и воспоминаниями.
Так, во всяком случае, думал он.
— В самом деле, зачем? — нарушая тишину, спросил невысокий мужчина.
Она повернулась к нему:
— Ты давно уже тут?
Он стоял посреди выложенного плиткой пола с таким видом, словно всегда там был.
— Время относительно, — он посмотрел на вынутые из кармана часы. — Во всяком случае, оно может стать относительным с завтрашнего обеда.
— Из последней строки Фрагмента мы знаем, что экспедицию ждёт успех. Это предначертано, — она снова повернулась к кораблям. — Лишь то, что будет ещё позже, не определено. Но скоро мы будем не просто знать будущее, скоро мы будем в нём странствовать.
— Фрагмент, — сказал он, подходя к ней и кладя руку ей на плечо. — А я думал, что ты догадалась.
Она знала, что он собирается сказать.
Он говорил мягко, с глубокой грустью в голосе:
— Рассилону нужно было как-то сплотить своих людей, ему нужно было оправдать свой безумный план. Ты же помнишь, что было десять лет назад, после Проклятия: Старейшины смотрели в лишь прошлое, они опустили руки. Всё, что у нас оставалось — наша память. Все эти золотые эпохи и легендарные приключения, все эти склоки относительно того, какая из былых слав была самой славной. Галлифрей умер.