Доктора Бесконечности
Шрифт:
Двое стражей, облокотившихся на прилавок, исчезли в треснувшем стекле. На мгновение оно снова стало зеркалом, в котором не было видно ничего, кроме сгорбившейся на троне фигуры. Это было чудовище, на него нельзя смотреть. Начало формироваться новое изображение, солнечный свет постепенно скрывал золотые металлические блики и его красные глаза.
Мужчина и женщина шли по саду. Он был ростом чуть выше среднего, с продолговатым лицом и с коротко стрижеными волосами. На нём были просторная
Шли они быстро, по-деловому, по главной дорожке, ведущей к замку. Через несколько минут они будут возле подъёмного моста. Мужчина был настроен серьёзно. Позади них не было ничего, вообще ничего. Если бы один из них обернулся, то сад там был бы, чтобы они могли его увидеть. Но без этого он не существовал, кроме как в мысли. Но это всё, что тут было: его сознание. И кто мог сказать, что это реально, а это… Он не мог… Он начал думать о невообразимом, и тронный зал постепенно исчез.
Он навёл порядок в мыслях, сосредоточившись на гостях. Это был Доктор; здесь, во вселенной антивещества. Он смотрел на замок, явно впечатлённый его архитектурой, бастионами и бойницами, сплошным камнем стен. Но это был замок разума, он существовал лишь на мгновение, пока не отведёшь взгляд. Он прекратит существовать сразу после того, как Доктор и его жена перешагнут порог.
— Ты тут одна? — спросил Доктор. Его голос был мягким, он глотал слова.
Её голос был чистый, как музыка.
— Да. Не считая Омеги, конечно.
— Он держит тебя тут против твоей воли.
Она улыбнулась:
— Я не пленница. Он вмешался, чтобы спасти меня. Во вселенной вещества я была на пороге смерти. Перенеся меня сюда, он преобразовал меня в антивещество, залечил раны. Я живу его волей. Поэтому я никогда не смогу выбраться отсюда.
— Мы придумаем, как это сделать, — пообещал Доктор.
Омега смеялся, прислонившись к зеркалу. Уж если кто-то в этой вселенной и мог исполнить это обещание, так это Доктор. Но всему своё время.
Доктор рассуждал вслух:
— Значит, он перенёс тебя сюда. Из этого следует, что Омега может оказывать влияние на нашу вселенную.
— Брешь, которую ТАРДИС Савара пробила в пространстве-времени, позволяет ему наблюдать и в какой-то степени вмешиваться.
— Ты давно здесь?
— Когда мы видим сон, это длится всего лишь секунду или две. Мы можем видеть сны, которые кажутся бесконечными, но все они происходят за секунду.
— Это не совсем так, — поправил её Доктор. — Фаза быстрого движения глаз, в которой мы видим сны, может продолжаться до часа-полутора за ночь.
— Но ты понял, что я имела в виду? — спросила она. — Ты понимаешь, что я не могу понять, пробыла ли я тут один день или тысячу лет.
— Омега изменился с тех пор, как ты его знала?
— Он не безумец.
— Я не об этом спросил.
Она
— Он всё это время был заперт тут.
— Я не об этом спросил.
— Нет. Нет, он не изменился.
— Он всё ещё любит тебя?
Облачённая в перчатку рука потянулась к зеркалу, пытаясь прикоснуться сквозь стекло к её лицу.
— Меня он сюда взял не поэтому.
— Нет?
— Он взял меня сюда из-за тебя. У тебя есть то единственное, что ему нужно. Свобода.
— Я вообще не понимаю, почему он тут заперт. Если у него есть возможность создать всё это, он должен быть способен соорудить выход.
— Нет.
Доктор остановился:
— Да ладно, если рутане могут преобразовывать вещество в антивещество, то и Омега тоже может.
— Всё не так просто. Эта вселенная существует исключительно потому, что такова его воля. Без его сознания она исчезнет.
— Поэтому он не может уйти, потому что не может сделать последний шаг, какая-та часть его должна остаться.
— Правильно, — сказала она. — Я не понимаю, почему он вообще хочет отсюда выбраться. Тут очень красиво. Он тут бог!
Доктор посмотрел вверх:
— Он хочет выбраться отсюда потому, что небо неправильное.
Она посмотрела вверх и тут же нахмурилась:
— А я этого раньше не замечала.
Омега вздохнул. Небо было невозможно синее, а облака выглядели так, словно их нарисовали большой кистью. Проблема была не в цвете, а в форме. Казалось, что небо и облака нарисованы на внутренней поверхности огромного купола, который загибался и уходил за горизонт. Не было ощущения того, что находишься за пределами помещения.
— Есть солнечный свет, но нет солнца, — сказал Доктор.
Омега знал об этом. Свет падал сверху, но у него не было источника, и тени лежали в разных местах под разными углами.
— Всё это создано из его мыслей, и по прошествии такого времени он забыл, как выглядит небо, — сказал Доктор. — Поэтому ему и нужно вырваться. При всём своём могуществе он бессилен.
Нет, — подумал Омега. Нет, не поэтому. В любом творчестве всегда есть разочарование. Самые совершенные скульптуры, портреты и поэмы не совсем те, какими их задумывал художник. Иногда отклонения незначительны, временами они даже полезны, создавая ненамеренный смысл, новое предназначение. Но гораздо чаще идеальная форма остаётся запертой в сознании. Даже здесь, где не было ничего, кроме его мыслей и снов.
Омега помнил небо. Он помнил лучи солнца на лице, проплывающие облака. Но не мог их воссоздать.
Он закрыл глаза и опустил голову. Когда он снова посмотрел в зеркало, там было изображение вселенной вещества. Это был кабинет — светлый и просторный. Из него открывался вид на огромную статую молодого мужчины, державшего подмышкой шлем скафандра. Это был мужчина с твёрдым, исполненным надежды лицом, который вот-вот должен был заложить славное будущее, частью которого он не станет.
Большой колокол Паноптикума пробил восемь колоколов. Кастеляну Ворану было неудобно в его кресле.