Доктора флота
Шрифт:
— Какой курс? — рассеянно, все еще оставаясь во власти воспоминаний, спросил Савкин.
— Третий.
— Рано. На четвертом будете ассистировать.
Он уже отвернулся, считая, что разговор с курсантом окончен, негромко что-то сказал ассистенту и вдруг снова услышал:
— Очень прошу, товарищ профессор.
Курсант был голубоглаз, его светлые волосы посредине разделялись на пробор и падали в стороны, он то и дело приглаживал их растопыренной пятерней. В руках он держал изрядно измятую белую шапочку. «Где-то я уже видел эту физиономию», — подумал профессор и вспомнил.
— Не снайпер ли? —
— Он самый, — обрадовался тот.
— Небось, наврал насчет семидесяти восьми? Признайся. Я не скажу никому.
— Нет, — сказал Васятка. — Все верно. Ровно семьдесят восемь.
— Ну, если ровно, тогда пошли.
Всего три недели курсанты курировали на кафедре общей хирургии. Изучали асептику и антисептику, лечение ран, общее и местное обезболивание, делали перевязки, присутствовали на операциях. На прошлом дежурстве хирург разрешил Васятке ассистировать ему во время аппендектомии. После того дежурства Васятка почувствовал себя приближенным к великому таинству хирургии. Сейчас же все было другое — тяжелый больной, операция, подумать даже страшно — на головном мозге, и делать ее будет сам знаменитый Всеволод Семенович Савкин. При мысли об этом у Васятки замирало сердце и начинали предательски дрожать ноги. «Дурак, — ругал он себя, идя чуть позади Савкина и отгоняя прочь мальчишеское желание убежать. — Зачем напросился? Откажись, пока не поздно». Нет, теперь нельзя. Профессор будет смеяться над ним.
Минут через двадцать, вымыв руки и одевшись под контролем сестры в стерильный халат, бахилы и перчатки, Васятка осторожно переступил порог операционной.
— Чего притих, снайпер? — спросил Всеволод Семенович, дожидаясь, пока сестра закончит брить мальчишке голову. — Испугался собственной смелости?
— Боязновато, — секунду помедлив, признался Васятка, чувствуя, как капли пота стекают со лба по щекам и носу под маску. — Когда шел за вами, сбежать хотел со страху.
Стоявший рядом ассистент кафедры, молодой, с надменным лицом, не удержался, презрительно хмыкнул.
— Чего скалишься? — сердито сказал ему Савкин. — Иначе и быть не может. Только чурбан идет спокойно оперировать в первый раз. Я, например, вообще в обморок бухнулся.
От этих слов Васятке стало немного легче.
Профессор сделал разрез в месте тестоватой припухлости наложил на рану крючки, жестом показал Васе, как их держать.
— Держи крепко, и, пожалуйста, не задавай никаких вопросов, — добродушно сказал Всеволод Семенович. — Для ассистента наиглавнейшее дело — не мешать.
Между крючками, раскрывшими рану, был виден вдавленный мелкооскольчатый перелом. Савкин осторожно пинцетом убрал один за другим осколки кости с твердой мозговой оболочки.
— Цела, но напряжена и тускла, — сообщил свои наблюдения ассистент.
— Верно. А главное — не пульсирует. Я так и предполагал. Будем вскрывать.
Всеволод Семенович сделал маленький крестообразный разрез на твердой мозговой оболочке, и из раны сразу хлынула темная густая кровь. Профессор вычерпал ее ложечкой, остатки высушил тампонами. Почти сразу Васятке стало заметно, как сначала робко, а потом все увереннее запульсировал под оболочкой мозг. Прошла минута — и на оболочке вновь появилась кровь.
— Откуда течет? — спросил Савкин.
Во время операции профессор держал себя на удивление спокойно, доброжелательно, шутил с операционной сестрой и наркотизатором, подтрунивал над ассистентом. Но лицо его было сосредоточено, движения рук точны и экономны. Даже не искушенный в таинствах хирургии Васятка чувствовал, что рядом с ним большой мастер, и от этого рождалось ощущение уверенности, что все обойдется хорошо и мальчик будет жить.
— Вверху слева сосудик зияет, — заметил Васятка.
— Верно, — удивился Всеволод Семенович. — Глазаст. Перевязывать сосуд умеешь?
— Нет, — сказал Васятка. — А как надо?
Савкин объяснил — и Васятка ловко, будто делал это уже не один раз, перевязал кетгутом сосуд в ране. Кровь из него перестала идти.
— Раз так, завяжи еще один, — предложил профессор.
Васятка завязал еще один сосуд быстро и уверенно. Он знал, что руки у него хорошие. Ни разу не подводили. За что ни брался, все получалось. В интернате вырезал из моржового клыка фигурки — получалось, даже на выставку в Якутск послали, ловушки на колонка и соболя плел быстрее, чем отец, и в снайперском искусстве твердая рука — не последнее дело.
— Что там под оболочкой просвечивает? — спросил его Всеволод Семенович.
— Мы нервные еще не проходили.
— Святая правда, не проходили, — балагурил профессор, оставляя твердую оболочку не зашитой и накладывая кетгутовые швы на апоневроз. — Ты, снайпер, ко мне кружок запишись. Наукой будешь заниматься. А наука, как известно, умеет много гитик. Понял?
— Ничего не понял, — признался Вася.
— Вот бестолковый. Фокус есть такой карточный. В нем, чтобы карту угадать, надо эту дурацкую фразу знать. Так пойдешь в кружок?
— Нет, — сказал Васятка. — Пока не могу, Я еще полностью ребят не догнал.
— Ладно, догоняй. А потом приходи. — Он помолчал, предложил неожиданно: — Шей кожу шелком. Только поаккуратней делай стежки. На всю жизнь человеку память оставляешь. А вот и Ленька наш проснулся. Хау ду ю ду, молодой человек!
Это был незабываемый момент. Он впечатлял, врезался в душу навсегда. Обреченный час назад на неминуемую и быструю смерть от нарастающего сдавления мозга, мальчик на глазах приходил в себя. Сначала он медленно раздвинул веки, туманным, тусклым, еще невидящим взглядом обвел комнату, потом с каждой минутой взгляд его стал проясняться, живеть, становился осмысленнее. Он задержался на белом блестящем потолке, на висящей под ним большой лампе, на склоненных незнакомых лицах, укутанных в марлевые маски. Лицо его дрогнуло, чуть раскрылись губы, и он слабо улыбнулся.
Суровая и неприступная, как стена старого замка, все повидавшая на своем веку операционная сестра, работающая с Всеволодом Семеновичем семь лет, не выдержала и всхлипнула. Мальчик возвращался к жизни. А жизнь у него вся впереди — большая и длинная, как убегающая вдаль река. Может быть, он сделает то, чего не успел сделать ее сын, убитый под Харьковом четыре месяца назад…
Наверное, именно в такие моменты торжества хирургии большинство хирургов делает окончательный выбор своей профессии. Именно в такие моменты отбрасываются последние колебания, последние «за» и «против». Васятка тоже безоговорочно понял — он должен стать хирургом. Только хирургия — его будущее.