Докторица
Шрифт:
Так как решено, что я вылетаю затемно, чтобы прилететь на место на рассвете, я пошла спать. Верочка участвует почти во всем, и спать укладывается рядышком со мной, увезти её с аэродрома сегодня можно даже не мечтать. Тем более, что в том экипаже есть какой-то замечательный "дядя Пятаков", как мне пояснили, это старшина-стрелок, весельчак, балагур и душа если не полка, то эскадрильи, который не мог не понравиться моей сестричке, поэтому она ходит и переживает.
Вылетаю за полтора часа до восхода, лететь мне около ста восьмидесяти километров, при моей крейсерской скорости около двухсот, а с лыжами чуть меньше и, учитывая встречный ветер, я должна быть на месте минут за десять до восхода, то есть будет уже достаточно светло. Главное, чтобы ребята не ушли с места посадки и их не нашли немцы, то есть мне перед посадкой нужно осмотреться – облететь место на малой высоте. С машины сняли пулемёт с боезапасом, эрэсы с направляющими, заправили по минимуму с запасом всего в двадцать литров. Кучу снятого с самолёта сложили в стороне и накрыли брезентом, с краю колёса
Лечу фактически в темноте, курс двести тридцать градусов от Любани, которую даже в темноте видно и я её знаю, сколько раз уже над ней летала. Сегодня низкая облачность, кромка всего в трёх сотнях метров от земли, лечу под самыми облаками, изредка пролетаю в языках тумана, что понимаю только за счёт того, что подёргиваются муаром и приобретают ореол редкие огни на земле. Я не спешу, в такую погоду мне лучше подлететь даже чуть позже расчетного времени. Многослойная толща облаков над головой начинает светлеть, я уже на курсе, время засекла, вскоре начинают проступать ориентиры на земле, в появившемся просвете над головой мелькнула голубизна и словно подсвеченные пуховые сахарные кипы уже увидевшие солнце чуть розоватые верхушки облаков, такая восхитительная красота, что сердце вздрагивает…
По расчетам подлётное время – меньше пяти минут, надо ещё немного снизиться и высматривать, куда их угораздило плюхнуться. Но сначала замечаю подаренный мне штурманом ориентир в виде характерного пятна кустарников с двумя тёмными ёлочками, очень похоже на голову какой-то зверушки. Замечательно, от этих ёлок метров триста на юго-запад. Чуть мимо не пролетела, когда сбоку и чуть сзади увидела торчащее из болота двойное хвостовое оперенье бомбардировщика и площадку на островке у лесочка на взгорке. Но людей никого не вижу, потихоньку закладываю круг, продолжая снижаться. Наконец меня с земли наверно разглядели и выскочили двое, машут руками, лучше бы посадочную полосу обозначили, но сказать им этого сейчас всё равно не смогу. Главное, что немцев я не видела, а значит, не меньше получаса у нас будет. Когда уходила на круг, выбросила дымовую шашку и сейчас захожу на посадку против ветра, который сегодня порывами до десяти метров у земли…
Едва успеваю выскочить, как меня сгребают в охапку и радостно тискают, еле удаётся вырваться и отдышаться. Начинаю выяснять практические и важные вещи… У них при посадке побился штурман, а они двое совершено не пострадали, несколько синяков и ссадин не в счёт. Немцев не видели, и никто не летал, я после отлёта наших первая. Обхожу площадку, нужно сначала оттащить самолёт к болоту и потом взлетать почти против ветра, строго против ветра не выйдет, потому, что тогда придётся подрывать самолёт и вытягивать над лесом и взгорком, а это при перегрузе слишком рискованно и может не получиться. Тут же организовываю перетаскивание самолёта к началу разбега. К сожалению тормозов у меня сейчас нет. Командир предлагает привязать самолёт к чему-нибудь и после набора мощности двигателя резко перерезать верёвку. Нашли какую-то корягу, связали несколько кустов и две небольших берёзки, только после этого стали грузить штурмана. Пришлось немного поругаться, стрелок притащил с собой снятый с турели пулемёт и ещё какой-то мешок, в котором явно звякало железо, с которыми, ну, никак не желал расставаться. Их парашюты тоже выкинули…
У двери с ножом сидит командир – старлей, представился Сергеем, его задача по моей команде перерезать верёвку, которую сделали из строп одного парашюта. Эта верёвка должна удержать нас вместо тормоза, она привязана за те несколько кустов, пару чахлых берёзок и здоровенную корягу, ничего другого позади нас на болоте нет, пока привязывали, унты в грязи вывозили, грязи в Тотошку натащили, кошмар. Вдох-выдох. Запускаю двигатель, почти сразу добавляю мощность, самолёт немного протащило до натяжения верёвки, он дрожит от нагрузки, машу рукой и словно получаю пинка сзади, начиная разбег. Ребята совсем не дюймовочки и в зимнем обмундировании, перегруз у меня серьёзный, уже приближается край полянки, дальше вроде бы ровная поверхность скорее всего замёрзшего болота, только болото – такая штука, никогда не скажешь действительно оно замёрзло или только снегом припорошило, [9] пытаюсь подорвать самолёт, но мне его не поднять… Трясёт на кочках, скорости для взлёта не хватает… Выскакиваю на болото, меня трясёт как на необъезженном коне… И только метров через пятьдесят по болоту удаётся набрать скорость и отрываюсь от земли, или болота, если быть точнее. На колёсах я бы здесь точно не взлетела. Аккуратно, блинчиком разворачиваю самолёт, убираю закрылки, ложусь на курс. Всё теперь лёту всего около получаса. Меня трясёт, вот уж не думала, что по болоту взлетать придётся. Пассажиры сидят тихо, как мышки, им тоже хватило впечатлений от нашего взлёта…
9
Однажды сама в болото провалилась зимой, хотя стояли свирепые морозы, и все окрестные водоёмы давно замёрзли. Как мне объяснил местный лесовик, тут дело не обязательно в тёплых ключах, да и нет там таких. А вот экзотермические гнилостные процессы в глубине болота вполне имеют право быть, и это тепло может не дать болоту замёрзнуть даже в лютые холода.
На аэродроме нас уже ждут. Зашла на посадку, села, к самолёту бегут и резко тормозят приблизившись. Глушу мотор, вылезаем, сначала я, потом выпрыгивает командир и стрелок. Их начинают
Отчистить эти замёрзшие ошмётья нет возможности, они уже успели примёрзнуть, теперь только если сначала отогреть. Но это потом, а сейчас не доверяя никому, сама залезаю на нос Тотошки и заливаю из канистр бензин. Не очень удобно и тяжело стоять наклонившись и стараясь лить из канистры в воронку, особенно когда порывы ветра сдувают струю бензина, если лить с высоты, да и металлическая обшивка под подошвами унт скользит, нужно это помнить. Пока заправляла, штурмана уже увезли в госпиталь, стрелок с командиром явно предпочитают лететь со мной, да я особенно и не возражаю, двое и с нормальной полосы – это не нагрузка… Лечу и думаю, ведь после пережитой смертельной опасности я должна испытывать почти эйфорию и экстаз, ну, как минимум возбуждение, а меня наоборот словно разморило и спать ужасно хочется. Привычно кручу головой, пешка комэска давно улетела вперёд, погода на тройку с большим минусом, других самолётов не видно. Как раз в такую погоду немецкие транспортники попытаются прорваться к окруженцам, а наши истребители их будут в облаках ловить, у нас на фронте, говорят, радар появился, и на перехват истребители пытаются по нему наводить, но меня это никак не касается. Солнце ещё не поднялось высоко, поэтому иногда возникают разные световые эффекты вроде вертикального сияющего столба напротив выглянувшего низкого солнца. А в просветах и между слоями облаков вообще нечто сказочное порой, вроде коридоров из подсвеченных низким солнцем облачных стен или пуховых куч, в которых иногда играют такие краски, что радуга рядом выглядит чёрно-белой блёклой столетней фотографией. И единственное, что не даёт в эту сказку провалиться – это мерное ритмичное тарахтение двигателя раскручивающего винт у меня на носу…
По прилёте на наш аэродром снова бурная эмоциональная встреча, хотя мне не до того. Я же пытаюсь объяснить озадаченному Евграфычу, как это меня угораздило так изгваздать наш самолёт, а он приседает вокруг, пытаясь сообразить, как эту дрянь счистить. Верочка скачет вокруг, успевает везде и таки да, я спасла именно её любимого "дядю Пятакова". А мы с техником обсуждаем, что нам делать: оставить пока лыжи или вернуть колёса. Задний дутик успел потерять самодельную накладку, что никого не расстроило, её и делали на одну-две посадки. Панкратов нашёл разрыв на обшивке фюзеляжа справа и на правом руле высоты. Вспоминаю громкий хлопок, когда перерезали удерживавшую нас верёвку, вполне возможно, что это именно она стегнула сбоку и по рулю, как раз правая сторона и выходит. В промежутке сбегала позвонить в отдел, доложила и получила разрешение отдыхать до завтра…
А на аэродроме суета, не связанная с возвращением экипажа сбитого самолёта, полк завтра с утра перелетает на новое место, часть техников и охраны уже убыла на новое место и будет встречать полк на новом месте где-то около Гдова. Здесь до весны остаётся малый караул, присмотреть за оставленными вмёрзшими в грунт НАПами и ещё кое-каким имуществом. В этом плане мы пока ещё тоже можем здесь базироваться до переезда фронтового штаба, где будем мы – пока неизвестно. Хотелось бы тоже при какой-нибудь авиачасти, можно, конечно и в поле рядом с местом расквартирования отдела, но иногда возникают моменты, которые паре наших техников, а теперь одному Панкратову физически не сделать, да и удобнее на аэродроме. Но пока ничего окончательно не ясно, вот только зная, как работают в отделе, всё учтут, продумают и сделают как можно лучше, я особенно не переживаю…
На стоянку заявились Сергей и Алексей, лейтенант Котченко и старшина Пятаков, оба уже переоделись, в форсовых фуражечках, несмотря на мороз и то, что старшине фуражка по чину не положена, но у него она ещё и заломлена набок по-казацки, чтобы сбоку от козырька кудрявый чуб над лбом свисал. А хорош красавчик и явно сам это знает, лицо аккуратное, кудри смоляные, глаза большие, ясные, голубые, нос с едва заметной горбинкой, почти прямой не широкий, чёрные брови почти срослись над переносицей, а яркие губы просто сами просятся к ним своими прильнуть. В общем, девичья погибель при статной фигуре, которую подчёркивает ушитая и ладно подогнанная форма. При этом не мнётся, не тушуется, а вполне себе улыбкой белозубой искрит и так это заразительно делает, что губы сами в улыбке раздвигаются. Вот ведь, обаятелен до ужаса, чертяка! Сергей – он светленький весь, но на фоне старшины словно блёклый, волосы светлые, как и усы, брови и ресницы, от этого лицо словно смазано и даже большие распахнутые почти круглые серые глаза не очень смотрятся, да и ростом он проигрывает старшине, чуть сутуловат и угловат, но взгляд добрый и открытый…