Доктрина шока
Шрифт:
Аргентина стала классическим примером. В 1983 году, когда после Фолклендской войны страна освободилась от хунты, аргентинцы избрали своим новым президентом Рауля Альфонсина. Но только что освобожденной стране угрожал взрыв так называемой «долговой бомбы». Вашингтон настаивал, чтобы новое правительство, совершающее «достойный переход» к демократии (термин хунты), согласилось уплатить все долги, оставшиеся за генералами. За год до переворота внешний долг Аргентины составлял 7,9 миллиарда долларов, а за время правления хунты, на момент передачи власти, он вырос до 45 миллиардов. Кредиторами были МВФ, Всемирный банк, Банк экспорта-импорта США и частные банки США. В подобном положении находились и другие страны региона. Когда хунта захватила власть в Уругвае, долг страны составлял 0,5 миллиарда долларов, а к потере ею власти он вырос до 5 миллиардов — огромной суммы для страны с населением всего в 3 миллиона
В период перехода к демократии звучали убедительные аргументы, как нравственные, так и юридические, в пользу того, что эти долги «одиозны» и освобожденные народы не обязаны оплачивать счета своих угнетателей и палачей. Эти мнения были особо весомыми в странах южного конуса, потому что во время правления диктаторов иностранные кредиты часто получали непосредственно армия и полиция — на приобретение оружия и «водных пушек» или на строительство современных лагерей пыток. В Чили, например, благодаря займам втрое увеличились военные расходы, так что чилийская армия, в которой в 1973 году служило 47 тысяч человек, к 1980 насчитывала уже 85 тысяч. В Аргентине, как установил Всемирный банк, примерно 10 миллиардов долларов, занятых генералами, пошли на военные закупки 5 .
Другие деньги, не потраченные на вооружение, исчезли. Правление хунт было царством коррупции — как предвестник беспутного будущего, когда подобная ничем не сдерживаемая экономика распространилась на Россию, Китай и «зоны свободного мошенничества» в оккупированном Ираке (по словам одного разочарованного советника США) 6 . Согласно отчету Сената США 2005 года Пиночет создал разветвленную сеть секретных банковских счетов, которых насчитывается по меньшей мере 125, на имена членов своей семьи или варианты своего собственного имени. На ставших известными счетах банка Riggs Bank, расположенного в Вашингтоне, хранилось около 27 миллионов долларов 7 .
Жадность аргентинской хунты проявлялась еще ярче. В 1984 году Хосе Мартинес де Хос, автор экономической программы, был арестован по обвинению в мошенничестве в связи с выдачей огромной государственной субсидии одной из компаний, которые он возглавлял (позднее дело было прекращено) 8 . Тем временем Всемирный банк расследовал, что произошло с 35 миллиардами долларов иностранных займов во время правления хунты, и установил, что 19 миллиардов — 46 процентов всего долга — были переведены за пределы страны. Швейцарские чиновники подтвердили, что большая часть этих денег оказалась на номерных счетах 9 . Федеральная резервная система США отмечает, что за один лишь 1980 год долг Аргентины возрос на 9 миллиардов долларов, в том же году объем хранящихся за границей активов аргентинских граждан вырос на 6,7 миллиарда 10 . Ларри Сьяастад, знаменитый профессор Чикагского университета, который непосредственно учил многих аргентинских «чикагских мальчиков», называл эту историю с миллиардами (пропавшими из-под носа его учеников) «величайшим мошенничеством двадцатого столетия» 11 .
Хунта, разворовывая деньги, привлекала к этому даже своих жертв. В камерах пыток ESMA в Буэнос-Айресе узников со знанием языков или университетским образованием регулярно вызывали из камер, чтобы они работали бухгалтерами на своих тюремщиков. Гарсиела Далео, пережившая заключение, рассказывала, что перепечатывала документы с советами о хранении украденных денег за границей 12 .
Остатки национального долга обычно уходили на оплату процентов, а также на теневые выплаты частным фирмам. В 1982 году, перед самым концом диктатуры в Аргентине, хунта оказала еще одну, последнюю услугу корпоративному сектору. Доминго Кавальо, президент центрального банка страны, объявил, что государство принимает на себя долги крупных международных корпораций и местных фирм, которые, как и «пираньи» в Чили, займами довели себя до банкротства. Это означало, что компании продолжают владеть своими активами и получать прибыль, но государство обязуется заплатить от 15 до 20 миллиардов долларов их долгов; среди компаний, получивших этот щедрый подарок, были Ford Motor Argentina, Chase Manhattan, Citibank, IBM и Mercedes-Benz 13 .
Сторонники списания этих беззаконных долгов утверждали, что кредиторы знали — или обязаны были знать, — что эти деньги служили репрессиям и коррупции. Это подтвердили рассекреченные отчеты Госдепартамента США о встрече Генри Киссинджера, в то время государственного секретаря, с министром иностранных дел Аргентины адмиралом Сесаром Аугусто Гуззетти 7 октября 1976 года. Обсудив вопрос о возмущении международных правозащитников произошедшим переворотом, Киссинджер сказал: «Видите ли, самое главное —
Эта расшифровка беседы показывает, что правительство США одобряло выдачу займов хунте, понимая, что деньги будут использоваться в разгар кампании террора. И в начале 80-х Вашингтон настаивал на том, что новое демократическое правительство Аргентины обязано вернуть этот одиозный долг.
Эти долги и сами по себе были тяжким бременем на плечах новой демократии, но вдобавок это бремя становилось все тяжелее. В новостях заговорили о шоке нового рода: так называемом «шоке Волкера». Этим термином экономисты описывали последствия решения главы Федерального резерва Пола Волкера, который резко поднял процентную ставку США до высокой отметки в 21 процент; это повышение достигло вершины в 1981 году и сохранялось до середины 1980-х 15 . В США такое повышение процентной ставки вызвало волну банкротств, а в 1983 году количество людей, не способных выкупить заложенное имущество, увеличилось втрое 16 .
Но еще больше страданий это решение причинило людям, находящимся за пределами США. Для развивающихся стран, несущих и без того тяжелое бремя долгов, шок Волкера — его называли также «долговым шоком», или «долговым кризисом», — был подобен гигантскому электрошокеру из Вашингтона, заставлявшему весь развивающийся мир биться в судорогах. Рост процентной ставки означал рост всей суммы долгов, и часто с такими выплатами можно было справиться лишь за счет очередных займов. Так возникал порочный долговой крут. И без того огромный долг в 45 миллиардов долларов, оставленный Аргентине в наследство хунтой, стал быстро расти и в 1989 году достиг уже 65 миллиардов; подобное повторялось во многих бедных странах по всему миру 17 . После шока Волкера долг Бразилии молниеносно возрос в два раза за шесть лет: от 50 до 100 миллиардов. Многие африканские страны, активно бравшие займы в 70-х годах, оказались в таком же трудном положении: за этот короткий период долг Нигерии вырос от 9 до 29 миллиардов долларов 18 .
На экономику развивающихся стран в 80-е годы обрушились и другие виды шока. «Ценовой шок» возникает каждый раз, когда цена экспортного товара вроде кофе или олова падает на 10 процентов и более. По данным МВФ, развивающиеся страны пережили 25 таких ударов между 1981 и 1983 годами, а между 1984 и 1987 годами, в разгар долгового кризиса, ценовой шок отмечался 140 раз, загоняя страны еще глубже в пучину долгов 19 . Такой удар пережила Боливия в 1986 году, год спустя после того, как она проглотила горькое лекарство Джефри Сакса и подчинилась беспредельному капитализму. Цена олова, основного предмета экспорта из Боливии, если не считать коку, упала на 55 процентов, что разрушило экономику страны, хотя и не по ее вине. (Именно этой ситуации зависимости от экспорта природного сырья пытались избежать девелопменталисты 1950-1960-х годов, хотя эту «неясную» идею отметали экономисты богатого Севера.)
Таким образом, кризисная теория Фридмана стала сама себя поддерживать. Чем больше глобальная экономика следовала его принципам, освобождая процентные ставки, устраняя контроль над ценами, создавая экономические системы, ориентированные на экспорт, тем больше и больше возникало тех самых катастроф, которые были для Фридмана единственным условием, при котором правительства решительно следуют его советам.
В этом смысле кризис встроен в модель чикагской школы. Когда есть возможность свободно перемещать по земному шару неограниченные суммы денег с огромной скоростью и махинаторы могут играть со стоимостью чего угодно, начиная от коки и кончая валютой, все становится крайне неустойчивым. И поскольку программы свободного рынка вынуждают бедные страны полагаться на экспорт природных ресурсов, таких как кофе, медь, нефть или пшеница, эти страны особенно беззащитны перед порочным кругом постоянного кризиса. Внезапное понижение цен на кофе приводит к обвалу всей экономики страны, и состояние усугубляют финансовые спекулянты, которые, видя экономический спад, перестают полагаться на валюту страны, от чего ее стоимость стремительно падает. Если добавить сюда увеличение процентной ставки и быстрый рост национального долга, то получается готовый рецепт для нанесения экономического ущерба.