Доктрина шока
Шрифт:
Во времена холодной войны массовый российский алкоголизм на Западе считали признаком того, что жизнь при коммунизме крайне убога и русским нужно пить много водки, чтобы ее переносить. Но в эпоху капитализма потребление алкоголя в России возросло вдвое, кроме того, россияне прибегают и к более серьезным средствам. Александр Михайлов, глава службы по борьбе с наркотиками в России, говорит, что число наркоманов с 1994 по 2004 год выросло на 900 процентов и превысило 4 миллиона, из них многие употребляли героин. А эпидемия наркомании влечет за собой еще один род медленного умирания: в 1995 году наблюдалось 50 тысяч ВИЧ-инфицированных россиян; всего за два года их число удвоилось, а 10 лет спустя, по данным ЮНЭЙДС, количество ВИЧ-инфицированных в России достигло почти одного миллиона 83 .
Кроме
«Что дали последние 15 преступных лет нашей Родине и нашим людям? — спрашивал ученый Владимир Гусев на демократическом митинге 2006 года. — Годы преступного капитализма убили 10 процентов нашего населения». Действительно, Россия теряет около 700 тысяч человек в год. Между 1992, первым годом шоковой терапии, и 2006 годом население сократилось на 6,6 миллиона 85 . 30 лет назад Андре Гундер Франк в письме к Милтону Фридману обвинял его в «экономическом геноциде». Сегодня многие россияне говорят о постепенном исчезновении своих сограждан теми же словами.
Эта запланированная нищета выглядит особенно гротескно потому, что богатство, накопленное элитой, напоказ выставляется в Москве как нигде в мире, за исключением некоторых нефтяных эмиратов. Сегодня в России богатство настолько стратифицировано, что богатые и бедные живут как будто даже не в разных странах, а в разных столетиях. Одна эпоха царит в центре Москвы, быстро превращающемся в футуристический город греха, где на черных мерседесах разъезжают олигархи, окруженные тренированными наемными телохранителями, город, днем соблазняющий западных дельцов привлекательным инвестиционным климатом, а ночью — проститутками. И есть зоны иной эпохи, где 17-летняя девушка на вопрос о ее надеждах на будущее отвечает: «Трудно говорить о XXI веке, когда сидишь и читаешь книгу при свете свечи. XXI век ничего не значит. У нас тут XIX век» 86 .
Подобный грабеж в столь богатой стране, как Россия, был возможен лишь благодаря мощному террору — от поджога Белого дома до войны в Чечне. Георгий Арбатов, один из первых экономических советников Ельцина (к его советам не прислушивались), пишет: «Политика, сочетающая бедность и преступление... может существовать только при условии подавления демократии» 87 . Так это было в странах южного конуса, в Боливии при чрезвычайном положении, в Китае на площади Тяньаньмэнь. И то же самое потом будет в Ираке.
Перечитывая западные новости о России периода шоковой терапии, поражаешься, насколько дискуссии того времени подобны дебатам вокруг Ирака 10 лет спустя. Для администраций Клинтона и Буша-старшего, не говоря уже об Европейском союзе, Большой семерке и МВФ, цель очевидна — упразднить прежнее состояние и создать условия для разгула капитализма в России, что в свою очередь создаст демократию свободного рынка — под управлением самонадеянных американцев, только что окончивших университет. Другими словами, это был Ирак без взрывов.
Когда в России энтузиазм относительно шоковой терапии достиг своего предела, «терапевты» были абсолютно уверены в том, что только полное разрушение каждого общественного института создаст нужные условия для национального возрождения — подобная мечта о «чистом листе» сегодня ожила в Багдаде. Как писал гарвардский историк Ричард Пайпс, «желательно... чтобы в России продолжалась дезинтеграция, пока не будут разрушены до конца все структуры ее институтов» 88 . А экономист Колумбийского университета Ричард Эриксон в 1991 году писал: «Любая реформа должна быть разрывом, чем-то небывалым для истории. Следует разрушить целый мир, в том числе все экономические и большинство социальных и политических институтов, чтобы новые структуры, ослуживающие производство, капиталы и технологии» 89 .
Еще одна параллель с Ираком: как бы откровенно Ельцин ни нападал на все, окрашенное демократией, все равно его правление на Западе воспринимали как «переход к демократии», и это мнение изменилось лишь после того, как Путин повел наступление на противозаконные действия некоторых олигархов. Подобным образом администрация Буша всегда говорит об Ираке на,пути к свободе, несмотря на многочисленные свидетельства массовых пыток, вышедших из-под контроля батальонов смерти и всеобщей цензуры прессы. Экономическую программу России постоянно называли «реформой», Ирак тоже находится в состоянии непрерывной «реконструкции», даже после того, как его покинули почти все американские подрядчики, оставив одни обломки инфраструктуры. Если в России в середине 1990-х годов человек осмеливался усомниться в мудрости «реформаторов», это презрительно называли ностальгией по сталинским временам, точно так же критиков оккупации Ирака обвиняли в том, что они зовут назад, к эпохе Саддама Хусейна.
Когда стало уже невозможно скрывать неудачи шоковой терапии в России, появились разговоры о русской «культуре коррупции», а также размышления о том, что россияне «не готовы» к подлинной демократии из-за долгой истории авторитарного правления. Вашингтонские умы спешно отреклись от экономического монстра, которого они создали в России, назвав его «мафиозным капитализмом» — предполагая, что подобные вещи присущи русскому характеру. «Ничего хорошего из России не выйдет», — приводит высказывание русского офисного работника журнал Atlantic Monthly в 2001 году. В газете Los Angeles Times журналист и автор романов Ричард Лаури заявил: «Русские настолько злосчастный народ, что даже когда берутся за что-то здравое и простое — скажем, голосуют или делают деньги, — у них выходит полная чепуха» 90 . Экономист Андрее Ослунд ранее провозглашал, что «искушение капитализма» само преобразит Россию, простая сила жадности позволит перестроить страну. Через несколько лет, когда ему задали вопрос, что же пошло не так, он ответил: «Коррупция, коррупция и коррупция», как будто бы коррупция не есть свободное выражение того самого «искушения капитализма», которое он с таким энтузиазмом восхвалял 91 .
Те же самые объяснения будут звучать через 10 лет при обсуждении вопросов о пропавших миллиардах, выделенных на реконструкцию Ирака: вместо разговоров о наследии коммунизма и царизма заговорят о наследии Саддама и извращениях «радикального ислама». Неспособность иракцев принять дарованную им под дулом автомата «свободу» будет вызывать ярость и оскорбления со стороны США — с тем отличием, что в Ираке эта ярость будет выражаться не только в раздраженных редакционных статьях о «неблагодарных» иракцах, но и в наносимых американскими и британскими солдатами побоях.
Аргумент «русские сами виноваты» мешает серьезно изучить происшедшее и подумать, какой урок отсюда можно извлечь, что нам это говорит об истинной сути крестового похода за свободный рынок — этого самого мощного политического течения последних трех десятилетий. До сих пор о коррупции среди олигархов говорят как о некоей инородной силе, которая испортила сами по себе здоровые реформы свободного рынка. Но в России коррупция не была внесена извне в реформы свободного рынка: эти скоротечные грязные сделки на каждой стадии активно поддерживал Запад, надеясь как можно быстрее завести экономическую машину. Спасение нации на основе жадности — именно это стояло в планах русских «чикагских мальчиков» и их советников непосредственно вслед за полным разрушением российских институтов.