Документ «Р»
Шрифт:
Тайнэн следил за лицом Раденбау, но не видел никакой реакции. Тот сидел, стиснув зубы, глядел прямо перед собой.
Тайнэн заговорил снова:
— Я понимаю, что вас интересуют подробности. Есть одна оговорка, на которую вам придется согласиться, иначе сделка отменяется. Я уже сказал, что дело это нелегкое. У меня нет власти освободить вас или выпустить под залог. Это могут сделать только члены специальной комиссии, а я точно знаю, что они намерены держать вас в тюрьме еще двенадцать лет. Я не могу выпустить из Льюисбергской тюрьмы Дональда Раденбау, но я могу выпустить из тюрьмы вас.
На
— Повторяю еще раз: дело трудное, но возможное. Для того чтобы прикрыть нас обоих, в день выхода из тюрьмы вы должны принять иное обличье. Такие превращения сложны, но осуществимы. Есть успешный опыт. С 1970 года начальник отдела контрразведки министерства юстиции дал новые обличья не менее чем пятистам осведомителям, свидетелям обвинения и людям, давшим важные для государства показания. Всем им тайно изменили внешность и место жительства. Этот метод применялся раньше, он может быть также успешно осуществлен и сейчас. Но только в данный момент я не смогу действовать через министерство юстиции, мне придется все делать самому.
Тайнэн ожидал, что его собеседник хоть как-то на это среагирует, но ошибся. Поэтому он продолжал.
— Прежде всего мы избавимся от Дональда Раденбау — это обязательное условие, иначе ничего не выйдет. Дженкинс заявит, что вы умерли от инфаркта или что вас зарезали уголовники. Лучше, конечно, придумать естественную смерть — меньше проблем. После этого мы вас выпустим. Изменим внешность, отпечатки пальцев, создадим совершенно новое обличье, новое имя и все необходимые документы — от свидетельства о рождении и карточки социального страхования до водительских прав и кредитной карточки. Через неделю вы начнете новую самостоятельную жизнь — свободным, независимым и весьма состоятельным человеком. Но Раденбау вы больше не будете. Я знаю, что у вас есть дочь, родственники, друзья, но им придется надеть траур. Правды они не должны узнать никогда. Понимаю, что вам будет тяжело, но это часть цены за свободу, наряду с 750 тысячами долларов. Вот так, — заключил Тайнэн, пытаясь рассмотреть стрелки часов. — У нас уже почти не осталось времени, Дон. Вы слышали мое первое и последнее предложение и должны решить: да или нет. Если скажете «нет» и предпочтете остаться гнить в тюрьме еще двенадцать лет — если вас, конечно, не зарежут уголовники — и выйти на свободу стариком, то можете цепляться за свои деньги и свое старое имя. Дело ваше. Если скажете «да», то получите свободу, кругленькую сумму наличными и новую жизнь, которой будете наслаждаться как новый человек. Выбор за вами.
Тайнэн замолк, чтобы все сказанное лучше дошло до собеседника. Подождав немного, он с пылом заговорил опять.
— Решать придется прямо сейчас, в ближайшие пять минут. Если отказываетесь, можете просто выйти из машины. Вас там ждет Дженкинс с наручниками, чтобы отвезти обратно в тюрьму. Если скажете «да», я сейчас же отдам соответствующие распоряжения и вам и Дженкинсу, вы выполните их и через неделю будете свободным человеком с четвертью миллиона в кармане. Итак, Дон, что же вы решили?
Только через пять дней после возвращения в Вашингтон из Калифорнии Коллинз сумел выехать в Льюисберг. Отчет президенту о служебной
— Вы недостаточно энергично боролись за наше дело, — сказал он Коллинзу. — Я ожидал от вас более сильного выступления. Тем не менее обстановка складывается в нашу пользу. Сегодня пришли хорошие новости.
Под хорошими новостями подразумевались последние данные Рональда Стидмэна по опросу членов законодательного собрания Калифорнии. В ассамблее за поправку высказались 65 процентов, против — 35 процентов. В сенате разрыв оказался меньше: соответственно 55 и 45 процентов. Коллинз с трудом скрыл разочарование.
Мысли о Льюисберге, единственной нити, способной вывести его к документу «Р», не оставляли Коллинза, и он надеялся вылететь туда на следующий же день. Но поручения президента и проблемы, возникшие в отделах гражданских прав и борьбы с преступностью его министерства, заставили отложить отъезд. Наконец он организовал поездку через своих подчиненных из управления тюрем под благовидным предлогом инспекции.
И вот он в Льюисберге, обход тюрьмы закончен, и ему предстоит перейти к истинной цели своей поездки.
— Могу ли я быть полезен чем-либо еще? — опросил Дженкинс.
— Спасибо, вы очень мне помогли, — любезно ответил Коллинз. — Я увидел уже все, что хотел, пожалуй, мне пора… — Он очень убедительно замялся. — Хотя еще… Мы расследуем дело об уклонении от уплаты налогов, и в связи с ним всплыло имя одного из ваших подопечных. Нельзя ли с ним побеседовать минут пять-десять с глазу на глаз?
— Разумеется, — ответил Дженкинс. — Скажите мне, кто он, и я немедленно пришлю его к вам.
— Раденбау, Дональд Раденбау. Интересно бы с ним поговорить.
Дженкинс не сумел скрыть изумления.
— Разве вы не читали сегодняшних газет?
— Нет, а что?
— Очень жаль, но Дональд Раденбау умер. Скончался три дня назад от инфаркта. Мы не сообщали о его смерти до вчерашнего вечера, пока не сумели найти ближайшего родственника. Но сегодня утром информация уже была в газетах.
— Умер… — хмуро повторил Коллинз. Значит, умерла его последняя надежда найти документ «Р».
— Опоздали на три дня, — заметил Дженкинс. — Не повезло.
В отчаянии Коллинз уже собрался уехать, как вдруг его осенило.
— Вы сказали, что не сообщали о смерти, пока не нашли ближайшего родственника покойного?
— Да. У него в Филадельфии дочь Сюзен, но ее эти дни не было в городе, поэтому мы так долго искали. Положено ведь не только уведомить о смерти, но и решить, как поступить с телом покойного. С ее согласия мы похоронили его на тюремном кладбище за казенный счет.