Доленго
Шрифт:
Описав хаос в крае, Назимов настоятельно советовал с особым вниманием относиться к местному римско-католическому духовенству, ибо оно оказывает весьма сильное влияние на простолюдинов. "А посему, - писал Назимов, представителей духовенства, а особенно ксендзов, не надо озлоблять и вооружать противу правительства".
Никаких Чувств не появилось на бесстрастном, словно окаменевшем лице Муравьева. Он с минуту молчал, обдумывая прочитанное, после чего поднял на государя бесцветные, выгоревшие от времени глаза.
– Во всяком деле, ваше величество,
– Он снова задумался, и некое подобие улыбки появилось на его лице.
– Назимов развязал мне руки. Первое, что я предприму, приехав в Вильно, это расстреляю какого-нибудь ксендза.
Еще только светало, когда Сераковские сошли с поезда. Их никто не встречал. Зыгмунт не хотел давать телеграмму родственникам жены, как знать, не придется ли ему сразу же перейти на нелегальное положение. Вещей почти не было, только чемодан да старенький кожаный саквояж, с которым он так и не смог расстаться.
И снова Вильно показался Сераковскому необычным, по крайней мере не таким, как в прошлый приезд. Город был не столько встревожен, сколько возбужден событиями. Ходили самые невероятные и противоречивые слухи вроде того, что французский маршал Мак-Магон с колонной волонтеров вступил на польскую землю: "Наполеоновский орел летит на помощь белому польскому орлу". Из рук в руки передавали предсказание ясновидящей немки на три года вперед: "От России, охваченной общим кровавым мятежом... отпадают все пограничные области, даже черкесы возвращают свое давнее достояние. Русский и австрийский императоры, прусский король спасаются бегством в Лондон. Польша в старых границах перестраивает карту Европы".
...Сераковскому повезло: в первый же по приезде час он у городского сада встретил Калиновского. На нем были шитая черными шнурками чемарка, барашковая шапка и длинные "повстанческие" сапоги.
– Какое счастье, что я тебя увидел!
– воскликнул Кастусь.
– У нас тут черт знает что творится! Я под следствием...
– Ты?
– В голосе Сераковского прозвучало удивление.
– Я! По милости Гейштора. Сейчас вся власть у него. Приказы провинциального комитета отменены, на место старых начальников воеводств и поветов назначены новые. Делается ставка на помещика, а не на мужика.
– Я знаю об этом, Кастусь, и сегодня же буду у Гейштора.
Гейштор встретил Сераковского с двояким чувством. С одной стороны, перед ним был назначенный Варшавой воевода Литвы и Белоруссии, а с другой - человек, находящийся в подчинении у него, Гейштора, как у начальника Отдела управления делами Литвы. Внешне Гейштор был любезен, давая понять, что прошлые раздоры забыты, и они, Гейштор и Сераковский, могут легко договориться по любому вопросу.
– Вы спрашиваете, что с Калиновским? О, всего лишь небольшое недоразумение, пан Зыгмунт... Я уже подписал приказ о назначении его революционным комиссаром Гродненского воеводства.
Вы спрашиваете, пан Зыгмунт, разработан ли план восстания? Конечно! Но если хотите, мы его обсудим еще раз при вашем участии.
Работников Отдела Сераковский предложил собрать через два дня, как только приедут товарищи из Петербурга. Совещание должно было определить также дату отъезда Зыгмунта в леса, а до этого он мог свободно жить в Вильно: отпускное свидетельство и заграничный паспорт гарантировали ему безопасность.
Вызванные из Петербурга офицеры съезжались в гостиницу, где их ожидал Зыгмунт.
– Уволенный по личной просьбе штабс-капитан Михаил Гейденрейх! отрапортовал один из них.
– Штабс-капитан Юзеф Галензовский, преподаватель военной академии... впрочем, уже бывший, - тем же тоном доложил второй.
– Штабс-капитан Лясковский... тоже бывший.
– Генерального штаба капитан Людвиг Жверждовский, командированный из Москвы в Петербург с важными бумагами.
Сераковский наконец не выдержал и рассмеялся.
– Из Москвы в Петербург через Вильно?
– спросил он.
– Так точно, пан воевода!
...Заседание Отдела совместно с прибывшими офицерами началось на полчаса позднее назначенного срока: ждали Сераковского.
– Прошу прощения, господа, - сказал, входя, Зыгмунт, - но я только что от губернатора, с которым обсуждал меры подавления мятежа. Между прочим его превосходительство уверен, что мятеж почти подавлен.
– Тем сильнее будет разочарование моего бывшего начальника, - заметил Жверждовский со смехом.
– Да, да, надо все сделать с максимальным эффектом, - поддержал Гейштор.
– Пан воевода поможет зажечь фейерверк, который будет виден в Лондоне и Париже!
– Извините, пан Гейштор, но я собираюсь не зажигать фейерверк, а поднимать народное восстание, - возразил Сераковский.
– К этому все готово, - поспешно согласился Гейштор.
– К морскому побережью Литвы подходят корабли с оружием...
– Даже корабли?
– Сераковский подавил улыбку.
– Насколько мне известно, в пути находится один пароход - "Уорд Джексон".
– Позвольте говорить мне, как начальнику Отдела, пан Зыгмунт, Гейштор обиделся.
– Суть не в числе кораблей, а в том, что и без них у нас запасено достаточно вооружения. Отряды в Ковенской губернии сформированы, они ждут только воеводу.
– Отрадно слышать, пан Гейштор.
– Вопрос в том, куда воевода направит свои полки. Полагаю, что их путь должен лежать в Виленскую губернию, к нам.
– Думаю, что вы ошибаетесь, - возразил Сераковский.
– Восстание надо как можно скорее перенести за пределы исторической Польши. Надо двигаться в Курляндию, всполошить ее и оттуда идти за Березину!.. Латыши, как известно, крайне не расположены к помещикам.
– Это же плохо, Зыгмунт!
– сказал Францишек Далевский, редактор воззваний и хранитель печати Отдела.
– Как и пан Гейштор, я считаю, что мы допускаем ошибку, опираясь на крестьян.