Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах
Шрифт:
Сквозь кордоны буржуазной пропаганды и беспардонной антисоветской клеветы все чаще и чаще просачивались в капиталистические страны сведения об успехах первых пятилеток, правда о первой в мире стране социализма, о грандиозных планах ленинской партии. И эта правда, пусть даже в сильно усеченном виде, отрезвляюще действовала на многих заблуждавшихся или дезинформированных людей.
Значительная часть эмигрантской интеллигенции решительно порывала с белогвардейщиной и добивалась возвращения в СССР. В 30-х годах вернулись на Родину писатель Куприн, художник Билибин, композитор Прокофьев, дочь художника Серова, знаменитый тенор
Нужно сказать, что для многих «возвращенцев» хлопоты о визах были сопряжены с опасностью для жизни: белоэмигранты подвергали их травле, угрожали. Вот почему отъезд в СССР держался в секрете. Мне довелось помочь выехать в Советский Союз Куприну, Давыдову и дочери Серова. Это было не столь уж легкое поручение…
Когда в газетах появились сообщения о возвращении этих людей на Родину, в белоэмигрантском стане начался дикий вой: мол, большевики «похитили» Куприна, Давыдова и Серову и «насильно вывезли» их в Россию. В ответ на это было опубликовано заявление, в котором «похищенные» и «насильно вывезенные» писали, как они счастливы, что им разрешили вернуться, и обращались ко всем, кто еще сомневался в прочности и крепости Страны Советов, отбросить сомнения и вернуться на Родину.
Когда спустя некоторое время я был в Москве и встретился с некоторыми бывшими эмигрантами, которым помогли выбраться из белогвардейского болота, я почувствовал искреннее удовлетворение: эти люди буквально воскресли. Они вновь обрели Отчизну, а это ли не самое великое счастье!
…Много пришлось повидать в жизни — и хорошего и плохого. Но свою работу дипкурьером я никогда не забуду.
Владимир Васильевич Рудим
Баллада о трудных дорогах
(О дипкурьере В. Урасове)
Крупицы биографии
В декабре 1906 года пермское полицейское управление было потрясено чрезвычайным происшествием: ночью на Большой Ямской улице у полицейского Еропкина неизвестные срезали револьвер. Даже сам Еропкин не мог толком объяснить, как он лишился своего «смитвессона».
А дело было вот как: двое парней угостили озябшего Еропкина папиросами собственного изготовления. Папиросы были начинены снотворным. Когда блюститель порядка захрапел, парни (они были из боевой патрульной дружины большевиков) спокойно перерезали ремни кобуры.
Один из дружинников был Владимир Урасов. Тогда ему едва исполнилось шестнадцать. Но он, сын сапожника, ученик слесаря судоремонтного завода, уже был сознательным пролетарским бойцом. В том, девятьсот шестом, году Владимир стал членом РСДРП.
Школу Владимир посещал всего пять зим: нужда заставила пойти работать. Однако учеба продолжалась — более трудная, более сложная. Старшие товарищи по партии передавали ему свой опыт конспирации, показывали, как делать фитильные бомбы-«македонки», учили сооружать баррикады…
Год 1907-й. Январь. В городском театре идет спектакль. И вдруг откуда-то сверху полетели, мягко шелестя, белые листки. Листовки! Большевистские листовки! В зале экстренно зажгли свет. Полицейские бросились на галерку: оттуда летела «крамола». Хватали всех подозрительных. Так Урасов был впервые арестован. Это он бросал листовки. Под его сиденьем нашли одну.
Потом суд и приговор: ссылка на два года в Вологодскую губернию. Члены РСДРП, попавшие в далекий Вельск, не сидели сложа руки — изучали книги по политэкономии, философии, слушали лекции более образованных партийцев.
…Урасова, возвратившегося из ссылки, нигде не принимали на работу — неблагонадежен! Стал сапожничать; вместе с отцом. Продолжал помогать партии. Чувствовал: вот-вот снова арестуют. И решил ехать в Петербург. Паспорт на чужое имя и адреса явок были получены еще в Вельске. Но прежде чем покинуть Пермь, нужно надежно спрятать оружие и взрывчатку, которые он хранил. Поговорил с верным товарищем — Иваном Мотыревым. «Возьмешь?» — «Схороню». Почистил, смазал винтовки, револьверы, упаковал динамит.
Темная августовская ночь. Парни несут оружие и динамит. Идут осторожно, прислушиваются. Кажется, никто не заметил. И вдруг — окрик: «Стой! Кто идет?» Владимир вскинул винтовку и уже хотел было дослать патрон в ствол, но Иван остановил: «Володя, ведь мы окружены».
Действительно, со всех сторон к ним подступали полицейские.
…Тюрьма. Допросы. Мучительные думы: как выследили? (Только через двенадцать лет найден был ответ в архивах охранки: выдал пробравшийся в боевую дружину провокатор.) Снова суд. Приговор — ссылка в Якутию. На плечах повис изношенный суконный халат с желтым «бубновым тузом» на спине.
Долгий зимний путь в насквозь промороженный Верхоянск. Пешком, на лошадях, на оленях. Холод пронизывал до костей. Когда подъезжали к юрте-стану, не могли слезть с нарт. Конвойные казаки брали ссыльных под руки и волокли в юрту. В ссылке встретил товарищей по партии. Там Владимир познакомился с Емельяном Ярославским. Многому научился девятнадцатилетний Урасов от Ярославского и других большевиков.
…1913 год. Урасов снова в Перми: амнистия по случаю трехсотлетия Романовых позволила вернуться домой. И почти сразу же Владимира призвали в армию. Командир полка сам осматривал новобранцев и на груди каждого ставил мелом цифру: в какую роту. Владимир попал в первую — образцовую. Знал бы полковник, что определил туда большевика! Утомительная строевая муштра. Подпрапорщик однажды столько раз скомандовал «Кругом», что все попадали. Остался стоять только Урасов. Но и у него голова кружилась. «Кругом!» — скомандовал снова подпрапорщик. «Не могу!» — «Кругом!» В ответ неожиданное, дерзкое: «Не хочу!» Подпрапорщик выхватил клинок, но солдат его опередил — сдавил горло словно железом. Был бы конец извергу, если б дневальный — тоже большевик — не крикнул: «Товарищ Урасов, остановись!» От слова «товарищ» опомнился Владимир, разжал пальцы. За такое несдобровать солдату, но —. удивительное дело — командир роты замял этот случай.
Может быть, потому, что знал: подпрапорщик — подлец и истязатель; может быть, потому, что полк уходил на фронт, что солдаты уважали Урасова за смелость и справедливость.
…Бои на волынской земле. Первым был убит подпрапорщик: своими же. Полк вел тяжелые бои, обороняясь от венгерской пехоты и австрийских улан. Как-то, случайно встретившись, ротный писарь сказал Урасову: «Командир полка хочет предать тебя военно-полевому суду — будто за подстрекательство к убийству подпрапорщика».
Но тут началось беспорядочное отступление. Под селом Посады всю роту, в которой находился Урасов, взяли в плен австрийские уланы.