Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах
Шрифт:
По всему Северному Китаю шли бои между кликами милитаристов: мукденской и чжилийской. Каждая из них насчитывала по 150–200 тысяч штыков, держала под своим контролем обширные территории и хозяйничала на транспорте. Пассажирское движение на многих линиях было прервано. Одичавшие шайки белогвардейцев грабили всех и вся.
Почта состояла из двух небольших чемоданов, а в день отъезда мне вручили несколько секретных пакетов, которые я запрятал под одежду. Учитывая обстановку, мне выделили сопровождающего — сотрудника полпредства. У нас, конечно, были пистолеты, хотя это имело
Погрузились на поезд и медленно двинулись в сторону Харбина.
Не доезжая до Тяньцзиня, поезд остановился. Проводник, пожилой китаец, относившийся к нам с большим вниманием и заботой, побежал узнавать, в чем дело. Вернулся опечаленный:
— Нет дальше дороги. Недавно взорвали мост…
Что делать? Пораздумав, проводник посоветовал либо вернуться в Пекин, либо попытаться как-нибудь переправиться на другой берег реки на лодке, а дальше видно будет, может быть, по ту сторону поезда ходят.
Выбрали последнее, ибо время торопило.
С помощью рикш доехали до пристани. Уже темнело. Река довольно широкая, и противоположного берега почти не было видно. На берегу у костра сидело несколько рыбаков.
Мы подошли. Люди смотрели на нас с опаской, все они были запуганы до предела. Сначала никто не соглашался перевезти нас на тот берег. Китайцы пугливо озирались по сторонам. Наконец один подошел и молча потянул за собой.
У берега увидели небольшую джонку. В ней был какой-то хлам и сети. Медленно отплыли. Китаец греб, чуть опуская весла в воду. Видимо, боялся шума. По дороге кое-как разговорились. Мы сказали, что нам очень нужно в Москву, в Россию, и, когда он это услышал, как-то подобрел, удовлетворенно закивал головой.
Неожиданно с берега, откуда мы только отчалили, раздался выстрел, потом другой. Над головой засвистели пули. Видимо, нас заметили и, увидев свет фонаря на носу лодки, открыли стрельбу.
Китаец упал на дно лодки и велел сделать это и нам. Затем дал понять — если джонка станет тонуть, нужно броситься в воду и как можно быстрее плыть на противоположный берег. Иначе плохо, совсем плохо будет.
В полной тьме мы тихо плыли по середине реки. Скоро почувствовали: в лодке прибывает вода. Наверное, в борт попала пуля. Нащупали, заткнули дыру и начали осторожно вычерпывать воду. Старались не шуметь. Чемоданы держали на весу, чтобы не подмочить почту.
Стало совсем темно. Кое-где на берегу светились огоньки. Одни в чужой стране… Если что случится с нами, никто и не узнает…
Наконец джонка ткнулась в берег. Заскрежетала по камням. Где мы? Было тревожно. Откуда-то доносился собачий лай. Надо было ждать рассвета.
Едва стало светать, расплатились за перевоз. Деньги китаец взял как-то нехотя. Он к этому времени явно повеселел, старался всячески выказать свое доброе отношение к нам. Очевидно, мы ему понравились чем-то. Собираясь уходить, мы спросили его: почему все-таки он повез нас, ведь это могло обернуться для него бедой? Он улыбнулся:
— Вы, — он ткнул в нас пальцем, — Ленин. Я, — он ткнул себя в грудь, — Сунь Ятсен. Мы друзья!
Кто знает, может быть, дошли какими-то путями до бедного рыбака вести о том, что подписан советско-китайский договор. Первый равноправный договор в истории Китая, ограбленного и истерзанного капиталистическими хищниками! Слышал этот китаец и о великом друге всех угнетенных, жившем в Москве…
Растроганные, мы горячо простились, крепко пожав друг другу руки. Радостно было встретить такого человека! Скоро наш перевозчик поплыл обратно и исчез из виду, а мы направились в поселок, дорогу к которому он указал.
Много было еще всяких передряг, пока не прорвались в Харбин, но теплые слова простого китайца запомнились мне на всю жизнь. Когда мы ночью плыли в джонке вдвоем с товарищем по чужой огромной стране, нам казалось, что мы одиноки, а в действительности и там, как и везде в мире, у нас были и есть друзья, друзья Ленина, Советской России, искренние, бескорыстные друзья.
Испания, Бильбао
1936 год… Гражданская война в Испании, начатая силами реакции против республиканского правительства, разгоралась. Германско-итальянская интервенция при попустительстве правящих кругов других крупнейших капиталистических стран принимала все большие масштабы. Шла борьба не на жизнь, а на смерть между демократией и фашизмом.
Тысячи добровольцев всякими путями устремились в Испанию на помощь испанским трудящимся в их справедливой борьбе. В те дни и я попросил направить меня на работу в Испанию. Со мной согласились.
И вот в сентябре 1936 года вместе с некоторыми сотрудниками Наркоминдела, и в том числе с одним из советников испанского республиканского правительства товарищем Тумановым, я выехал в Испанию. Туманов — активный участник гражданской войны, командовал тогда дивизией, был награжден двумя орденами Боевого Красного Знамени и золотым оружием.
Труден и сложен был путь в Испанию. Сначала Германия, а затем Париж и Барселона. В Барселоне на каком-то допотопном моноплане, делавшем не более 150–170 километров в час, вылетели в Мадрид, где находилось командование республиканскими войсками и где было в то время наше полпредство.
Летели вдоль побережья Средиземного моря. Пилот зорко следил за небом: германские и итальянские военные самолеты, непрерывно прибывавшие к мятежникам, усиливали воздушную блокаду республики.
На душе было тревожно.
Когда уже подлетали к Мадриду, нам неожиданно сообщили, что Мадридский аэродром несколько часов назад разрушен фашистской авиацией. Гитлер наращивал свои силы в Испании. Боевая эскадрилья немцев «Кондор» вместе с военными самолетами Муссолини в тот период господствовала в воздухе. Пришлось добираться в испанскую столицу кружным путем.
Как-то вскоре после нашего приезда в Мадрид в воздухе появились республиканские истребители с нашими летчиками-добровольцами. Наши «ястребки» устремились навстречу вражеским бомбардировщикам. Бой был очень коротким, но убедительным. Несколько итало-немецких стервятников запылали, другие повернули назад. Надо было видеть радость испанцев, наблюдавших все это!