Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах
Шрифт:
Наконец начальник станции под большим секретом сообщил нам, что скоро до Харбина будет отправлен специальный поезд в составе трех вагонов и бронированного паровоза. Поезд пойдет под охраной большого воинского отряда и будет следовать только днем, а ночью стоять на станциях. Это было необходимо ввиду частых нападений вооруженных бандитов.
Посадка на поезд ожидалась тяжелая. На станции скопились тысячи голодных китайцев с детьми, мешками, домашним скарбом. Снова отправились к начальнику станции. «Сработала» взятка, и нас отвели к еще не поданному составу и усадили в служебное купе. (В другом купе ехали какие-то чиновники.) Не успели подать вагоны к платформе, как их начали брать приступом. Забили все коридоры, уборные, заполнили крыши и тамбуры. Все это с криком, плачем детей, руганью и драками.
Еле-еле, за двое суток, проехали сравнительно небольшое расстояние от Чаньчуня до Харбина. Часто останавливались, чтобы поездная прислуга могла проверить путь (не разобраны ли рельсы). На второй день под вечер поезд остановился и началась стрельба. Мы видели, как охрана поезда рассыпалась в цепь, залегла в придорожном кювете и стреляла по ком-то. Мы тоже приготовили револьверы, прильнув к окнам. Пассажиры вели себя довольно спокойно. Паники не было — видимо, к стрельбе в то время привыкли. Скоро выстрелы замолкли, и поезд медленно потащился дальше.
В конце концов добрались до Харбина. Как уже было сказано, я ехал в Харбин на постоянную работу и предполагал, что распрощаюсь с беспокойной работой дипкурьера. Судьба решила иначе…
В тот период японской интервенции и полного развала китайской администрации в Маньчжурии жизнь советских людей в Харбине была чрезвычайно тревожной.
По городу рыскали японские солдаты, на улицах часто раздавалась стрельба, наших людей останавливали на улицах, обыскивали, оскорбляли. Генеральному консулу М. М. Славуцкому пришлось отдать распоряжение, запрещающее сотрудникам консульства выходить в город в одиночку, а также пользоваться такси для поездок в Старый город (Харбин делился на две части — новый, с европейскими постройками, и старый, типично китайский).
Белогвардейское охвостье, осевшее в Северном Китае и подкармливаемое интервентами, наглело с каждым днем. Не было такой мерзости, на которую они не были бы способны, начиная от погромов до подделки документов.
Белые служили у японцев полицейскими и мелкими шпиками, служащими пограничной охраны, таможен, содержали подозрительные гостиницы, харчевни, лавчонки, издавали свои грязные газетенки. Они нередко организовывали бандитские нападения на советских граждан. Так, в 1926 году на станции Цзинань белогвардейцами из отряда Нечаева, находившегося на службе у милитариста Чжан Цзунчана, были сняты с поезда и арестованы советские граждане профессор Позднеев и Маракуев, причем им угрожали расстрелом.
Только после решительного протеста Г. В. Чичерина Позднеев и Маракуев были освобождены.
Другой случай произошел с сотрудником советского торгпредства в Китае Новиковым. Новиков ехал в служебную командировку в Цицикар. В пути поезд был остановлен, и в вагон ворвалась какая-то шайка. Угрожая оружием, налетчики вывели из вагона советского дипломата и скрылись, уведя его с собой.
Узнали об этом совершенно случайно от обслуживающего персонала поезда. Заявили протест. Обратились к японскому командованию, к местным властям, в Токио. Тщетно! О Новикове не было ни слуху ни духу. Только через две недели в Цицикаре было получено анонимное письмо с требованием большого выкупа за «пленного». Пришлось пойти на это. Когда спустя почти месяц Новиков вернулся, он рассказал, что похитившая его шайка состояла из русских белогвардейцев, действовавших явно по заданиям японской разведки.
Вот в такой обстановке жили и работали в Харбине наши товарищи.
Почти все поезда, шедшие к нашей границе, обстреливались. Движение часто прерывалось. По этой причине три недели ожидали возможности выехать из Харбина дипкурьеры Силин и Руднев, хотя была крайняя необходимость возможно скорее доставить почту в Москву. А когда поездка стала возможной, неожиданно заболел Руднев, и генеральный консул, учитывая мой опыт в такого рода поездках, предложил мне вместе с Яном Силиным выехать в Москву. Пришлось вновь собираться в дорогу.
Войдя в вагон и разместившись в купе, я и Силин увидели группу белых офицеров. Они сразу заметили нас. Послышались грязная ругань, угрозы. Да и наши паспорта рассматривали с особым пристрастием, придираясь к любой мелочи — то виза не так поставлена, то еще что-нибудь.
Мы с Яном взяли себя в руки, отвечали спокойно, не поддаваясь на провокацию, но понимали, что дело может кончиться плохо. Белогвардейцы, ясное дело, поедут в этом же поезде, и от них можно ожидать всякое. Как только поезд тронулся, мы заперли двери нашего купе, забаррикадировали ее корзинами, в которые была упакована почта. Сидели с маузерами наготове.
Начало вечереть. Вдруг стук в дверь и требование на русском языке:
— Открыть двери, будет проверка паспортов!
Мы переглянулись.
— Двери не откроем, — говорим, — паспорта наши проверены, если будете ломиться, предупреждаем: будем стрелять.
В ответ ругань и угрозы. И слышим — не отходят. Наконец поезд подошел к Цицикару. В вагон вошли наш консул и несколько его сотрудников. Тревожно расспрашивают: все ли благополучно? Поняв, что по линии пошло предупреждение о нашей поездке, офицеры быстро ретировались.
Зная, однако, что они могут вернуться, мы, как только отъехали от станции, снова закрылись в купе.
Действительно, вскоре снова раздался стук, требование открыть дверь, брань. Мы дослали патрон в ствол пистолета, да так, чтобы этот звук был слышен в коридоре, и объявили: если не будут прекращены угрозы, откроем огонь. В коридоре стали совещаться… Бандиты явно не решались начинать нападение, хотя нас было всего двое, а их человек шесть-семь. Они боялись. Слышали, наверное, кое-что о советских дипкурьерах, понимали, что у нас не дрогнет рука для отпора тем, кто силой захочет ворваться в наше купе.
Беляки долго топтались в коридоре, пока поезд не пошел по стрелкам очередной станции. Там «осада» нашего купе была снята.
Скоро поезд подошел к нашей границе, и мы облегченно вздохнули. Нервов такое путешествие стоило немало.
Расскажу еще об одном случае. Получив в нашем полпредстве в Пекине почту, я должен был срочно выехать в Москву. Маршрут и способ поездки предстояло выбрать самому, смотря по обстоятельствам, ибо никакого твердого плана составить заранее было невозможно.