Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах
Шрифт:
Однажды в мае 1917 года большевикам-эмигрантам необходимо было собраться на совещание. Место встречи было, как обычно, назначено в доме Бриджес-Адамс. Однако Скотленд-ярд (сыскная полиция) узнал об этой встрече, и его агенты устроили засаду.
Устроители собрания предвидели такую возможность. Решили послать кого-то на разведку. Тот позвонил. Двери открыл человек, который представился как знакомый мисс Бриджес. Но так как было условлено, что дверь должна была открыть сама хозяйка, то посланный понял, что дело пахнет провалом, войти в дом вежливо отказался, пообещав зайти позднее.
Немедленно были приняты все меры к тому, чтобы
После Февральской революции в Лондоне была образована российская делегатская комиссия для содействия возвращению политэмигрантов на родину. Г. В. Чичерин вошел в нее как представитель социал-демократов. Летом 1917 года английская полиция устроила налет на помещение комиссии, арестовала несколько активных ее членов и выслала их из страны. Долго англичане следили и за Чичериным, зная о его связях с большевиками, и в конце концов арестовали.
Предвидя арест, Чичерин пришел как-то утром в группу попрощаться. Он сказал, как мне помнится, следующее:
— Дорогие товарищи! Я выступаю перед вами здесь, вероятно, в последний раз… Многие из вас скоро поедут в Россию, будут принимать непосредственное участие в строительстве свободной страны. Я очень мечтаю и надеюсь, что Ленин и его друзья сумеют взять в свои руки власть в России. Тогда Россия пойдет наконец по правильному пути…
При первых вестях об Октябрьской революции мы стали рваться в Россию. Мне удалось получить необходимые документы, и я вскоре выехал в Россию, где по приезде в ноябре 1917 года вступил в Коммунистическую партию.
В январе 1918 года Г. В. Чичерина по настоятельному требованию Советского правительства освобождают из тюрьмы, и он возвращается на родину. (Г. В. Чичерина обменяли на Бьюкенена, английского посла в царской России).
Вскоре его назначают заместителем наркома, а затем и наркомом по иностранным делам. Георгий Васильевич великолепно подходил для такого поста. Это был человек большой культуры, энциклопедически образованный, свободно владел многими европейскими и восточными языками.
Свою знаменитую речь на Генуэзской конференции Чичерин произнес на великолепном французском языке, лишь изредка заглядывая в лежащий перед ним печатный текст, а затем повторил речь по-английски.
Чичерин обладал исключительной памятью, он помнил тысячи имен и событий, которые мало кто знал, кроме него. Особенно хорошо Чичерин знал историю, и в частности историю дипломатии. Был большим знатоком Востока. Пожалуй, никто, как он, не знал всех тонкостей протокола и специфических титулов мусульманского духовенства и глав мусульманских государств и всегда сам диктовал обращения к ним в подобающей форме.
Характерны для Г. В. Чичерина были скромность, теплое, дружелюбное отношение к товарищам по работе, независимо от положения, которое они занимали. Нарком мог просто зайти в караульное помещение, чтобы поговорить, по душам с красноармейцами, расспросить их о караульной службе, о домашних делах, о родителях.
Его интересовало, как кормят красноармейцев, он пробовал их борщ и кашу. Все, несшие караульную службу, хорошо знали Георгия Васильевича и очень любили его. Часто можно было видеть Чичерина, одетого в почетную красноармейскую форму, беседующим с дипломатами.
С диппочтой по Европе и Азии
Вспоминаю, как я оказался на работе в НКИД.
— …Назначаем вас дипкурьером. Это — важное и серьезное дело. Нам очень нужны такие работники, которые понимают всю меру ответственности, возлагаемой на них.
Я подумал.
— А учиться при этом сумею?
— Будете работать и учиться. Согласны?
— Да, согласен.
Такой, разговор происходил у меня в Наркоминделе в октябре 1923 года. Согласился быть дипкурьером не потому, что меня привлекала эта работа. Я, откровенно говоря, и понятия не имел, что она собой представляет. Но в Наркоминдел меня направила партия, и я считал своим долгом выполнять ту работу, которую поручат.
О деталях предстоящей работы расспросить постеснялся. Зашел в читальню, полистал энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. Однако здесь смог вычитать только то, что дипломатические курьеры и их бумаги считаются неприкосновенными…
Более подробные сведения я получил на следующий день у заведующего отделом виз и дипкурьеров Наркоминдела В. И. Шеншева.
— На первых порах будете ездить с опытными товарищами. Практика поможет вам освоить свои обязанности, — заключил беседу Владимир Иосифович.
Действительно, как я вскоре убедился, большинство моих товарищей были люди, прошедшие сквозь огонь трех революций и гражданской войны, — люди многоопытные, закаленные, у которых можно было многому научиться.
Несколько раз в отделе проводились инструктивные беседы с «новичками» о том, как надлежит оформлять дипломатически) почту, о порядке ее приема и сдачи, о пограничных и таможенных правилах, о правах и привилегиях дипломатического курьера. После одной из таких бесед я неожиданно встретил на лестнице наркоминдельского здания наркома Чичерина. Не виделись мы с ним шесть лет. Но Георгий Васильевич меня сразу узнал и в ответ на приветствие спросил по-английски:
— Что вы здесь делаете?
— Вот направили на работу в Наркоминдел. Буду дипкурьером…
— Очень хорошо. Устраивает вас такая работа?
— Конечно, Георгий Васильевич, устраивает.
— Ну и работайте! Желаю успеха.
Больше всего я опасался при встрече с Чичериным вопроса о моем знании русского языка. Владел я им тогда еще плохо. Но, неизменно корректный и тактичный, Георгий Васильевич такого вопроса не задал и разговаривал со мной по-английски — совсем как когда-то в Лондоне.
Ободренный напутствием наркома, стал готовиться к первому выезду за рубеж.
…В ноябре 1923 года я ехал в столицу буржуазной Эстонии — Таллин. «Ведущим» был дипкурьер Ян Рога. Это был член партии с 1905 года, рабочий-шляпник.
Мы вели с ним долгие беседы, из которых я узнавал много полезного. Ян любил повторять:
— Дело наше весьма тонкое. Мы не просто дипломатические курьеры, а представители молодой Страны Советов. И надо уметь вести себя соответственно…
Таким же беспредельно преданным своему долгу сохранился в моей памяти товарищ Шкурин. Это был человек необычайной храбрости. В гражданскую войну командовал полком, был удостоен ордена Боевого Красного Знамени. Коммунист с дореволюционным стажем, он видел в работе дипкурьера не просто службу, но и свой высокий партийный долг. Я скоро усвоил его совет: один из дипкурьеров должен бодрствовать. Сколько раз в трудных ситуациях я с благодарностью вспоминал своего учителя! Поведение в пути таких дипкурьеров, как Рога и Шкурин, давало мне больше всяких инструкций.