Долг и отвага. Рассказы о дипкурьерах

Попов Виктор Николаевич

— Вы все знаете! — удивился Николай.

Мисс Мэри была польщена, однако сказала гетевскими словами: «Я не всезнающа, но многое мне известно».

При всех достоинствах мисс Мэри в ее познаниях, однако, были неожиданные «белые пятна». Георгий буквально открыл ей «Хождение по мукам» и «Тихий Дон».

Мисс Мэри очень огорчилась, и, чтобы утешить ее, Георгий спросил:

— Вы хорошо владеете русским языком. Учились?

Англичанка помолчала, вздохнула, провела ладонью по лбу, словно что-то припоминая.

— Моя родина та же, что и ваша, —

Россия. И зовут меня, если по-настоящему, не Мэри, а Мария, Мария Александровна. Я родилась на Неве. Накануне первой мировой войны родители уехали в Лондон, взяв меня с собой. Мы уезжали надолго, но не навсегда. Это наша семейная, сложная история. Пребывание в Англии слишком затянулось. К сожалению. И хотя мы живем неплохо, лучше, чем многие другие эмигранты, нас всех, как завороженных, тянет обратно к родным местам. Знакомые с детства места, наверное, сильно изменились. Не так ли?

— Наверное… Ленинград в блокаде, фашисты его обстреливают из орудий, бомбят. Как Лондон.

— Да, Петрограду так же трудно, как и Лондону. — Она спохватилась. — Вы извините, он для меня остался Петроградом, как в детстве.

— Ленинграду много трудней, чем Лондону. Там тысячи людей умирают от голода.

— Понимаю… Я не до конца ответила на ваш вопрос о русском языке и литературе. Ну, язык, конечно, изучила еще в детстве, а все остальное — это от матери, она преподавала литературу в гимназии, а здесь, в Лондоне, стала переводить русские книги на английский.

Мисс Мэри была рада побеседовать с русскими, все время о чем-то спрашивала: о музеях, знаменитых фамилиях, архитектурных памятниках.

Было поздно.

— Отдохните хоть немного, — предложил ей дипломат.

Мисс Мэри устало смежила веки и задремала.

Утром поезд прибыл в Глазго.

— Вы молодец, Мария Александровна, — сказал Георгий. — Почти всю ночь не сомкнули глаз, а так свежи и бодры.

Женщина улыбнулась уголками губ:

— Привычка. С тех пор как нас непрерывно бомбят мы научились бодрствовать по ночам.

На привокзальной площади их уже ждал автомобиль И через четверть часа все были в порту.

Густое, маслянистое море тяжело билось о пирс Ветер срывал с гребешков волн пену и швырял ее в лицо. Пена пахла мазутом. Новый порыв ветра. Мужчины успели увернуться, но мисс Мэри опоздала — ее лицо забрызгала пена.

Георгий достал из портфеля чистую салфетку.

— Благодарю. — Она вытерла лицо, протянула салфетку Георгию, но вдруг задержала.

— Я сама ее выстираю и возвращу вам чистой. По почте, конечно. Но куда?

— Мария Александровна, я сам приеду за салфеткой, точнее, не ради нее, а ради того, чтобы снова вас увидеть. Позволите?

Мисс Мэри назвала адрес.

— Запишите же.

— Я и так не забуду.

Мисс Мэри быстро направилась к катеру, плясавшему на волнах. Окликнула офицера на катере. Оттуда перекинули на пирс узенький мостик.

Вдали, на рейде, виднелась серая трехтрубная громадина крейсера. По мере приближения к нему крейсер все увеличивался в размерах, а катер становился все крошечней.

Долго пробивался катер к крейсеру, захлебываясь, отфыркиваясь, переводя дух. Наконец добрался. Волна качала его, как скорлупку, и грозила расшибить о стальной борт.

С крейсера спустили трап. Дипкурьеры поднялись наверх. Мисс Мэри и наш дипломат возвратились в порт.

Мощная, устойчивая палуба крейсера. Казалось, нет такой силы, чтобы ее хоть чуточку поколебать. Николай и Георгий стояли, широко расставив ноги для равновесия, как это делали на катере. Георгий подумал: «Качка мне не по нутру. Но такую махину, видно, не качнуть и большой волне. Отлично». Дипкурьеры слушали, что говорил помощник капитана. Слушали — и почти ничего не понимали. Тот заговорил медленней и отчетливей. Теперь понятно: перед ними помощник капитана мистер Джонсон. Со всеми вопросами обращаться к нему.

Помкэп позвал матроса («Он будет вашим стюардом») и распорядился проводить дипкурьеров в отведенную им каюту.

Матрос, крепыш лет двадцати, жестом пригласил: прошу. Железные трапы вели куда-то глубоко вниз. Потом — узкий стальной коридор, отсеки, переборки, снова трап. Матрос шел быстро, молча, не оглядываясь. Остановился возле двери, открыл ее и — по-русски:

— Добрый здоровя. Тебе тут — хорош.

— Спасибо. Нам приятно познакомиться с английским моряком.

Его лицо вдруг стало строгим.

— Я не англичанин, я шотландец.

— Разве это существенно?

— О, да! Очень существенно! — Потом улыбнулся: — Меня зовут Роберт. А ты?

— Я — Георгий, а он — Николай.

— Георг? Никола? У нас был король Георг.

— И Роберт у вас был. Поэт.

Шотландец просиял:

— Роберт Бёрнс! Знаешь?

— Знаю. Только по-русски. Слушай:

Нас ждет и буря и борьба. Играя с ветром, вьется знамя. Поет военная труба, И копья движутся рядами. Не страшен мне грядущий бой, Невзгоды, жертвы и потери! Но как расстаться мне с тобой, Моя единственная Мэри?

Последнее слово погрустневший Георгий произнес особенно четко, как настоящий англичанин.

Роберт раскрыл рот от удивления: он понял, о чем стихи! О любви, о девушке, о Мэри!

Матрос крепко пожал руку Георгию и Николаю. Дружба закреплена.

Дипкурьеры осмотрели свою каюту на корме. У правой переборки откидная койка. Слева — диван. Иллюминаторы прочно закрыты стальными заглушками. Две электрические лампочки. Одна под потолком, вторая над откидным столиком.

Вскоре пришел Джонсон. «Удобно ли вам? Питаться будете в офицерском салоне. По очереди? Пожалуйста. Первый завтрак в семь утра, второй — в двенадцать, обед — в восемнадцать. Ужин доставят в каюту в девять вечера».