Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Грузины попросили немедленно отпустить из Ирака тех 1800 человек, которых Грузия направила в Багдад в рамках миротворческой операции. Задолго до конфликта мы договорились, что Грузия сможет вернуть свои подразделения домой когда захочет – мы не станем возражать. В то же время мы сильно тревожились по поводу того, что русские решат помешать переброске этого контингента и последующей гуманитарной помощи в Грузию. Военное противостояние с русскими было последним, чего нам хотелось, а если бы они сбили один из наших транспортных бортов, такое развитие событий виделось весьма вероятным. Соответственно, адмирал Маллен поддерживал тесный контакт со своим российским визави, первым замминистра обороны генералом Николаем Макаровым, а наше посольство в Грузии было на прямой линии с русскими и предоставляло им точную информацию о том, когда очередной американский самолет войдет в воздушное пространство Грузии, дабы
Президент Франции Николя Саркози договорился о прекращении огня, которое должно было вступить в силу 12 августа, и президент Медведев заявил в тот день, что русские соблюдают перемирие. Но это было не так. 17 августа Россия обязалась начать вывод войск на следующий день. В тот момент российские войска находились в сорока милях к западу от Тбилиси, столицы Грузии, и заняли обширную часть страны. Вывод войск закончился только к середине октября. Между тем в сентябре Россия признала независимость Абхазии и Южной Осетии. Ее поддержали только Никарагуа и палестинская террористическая группировка ХАМАС. Райс впоследствии журила Лаврова за этот «триумф» российской дипломатии.
Среди членов нашего правительства и в других администрациях было популярным мнение, что именно агрессивность и импульсивность Саакашвили позволили России наказать Грузию. Однако решительность и мощь российского наступления, а также проведенных кибератак, заставили многих широко раскрыть глаза. Я сказал на пресс-конференции 14 августа, что «действия России на прошлой неделе поставили под сомнение все предпосылки [нашего стратегического] диалога и будут иметь далеко идущие последствия для взаимоотношений в будущем – это касается и двусторонних отношений, и контактов с НАТО». Еще я прибавил: «Думаю, сегодня все народы Европы смотрят на Россию иначе, нежели до сих пор». При этом, перечисляя проблемы, с которыми мы столкнулись применительно к России и Грузии, я сухо заметил: «Обе стороны не были с нами достаточно откровенными».
Президент Буш и все старшие советники понимали, что, прими мы серьезные односторонние политические и экономические меры против России, это сулило немалый риск, и уже Соединенные Штаты, а не русские, могли оказаться в изоляции по итогам вторжения. Заявление Европейского союза с осуждением военных действий было предсказуемо осторожным. И потому, хотя большинству из нас хотелось суровых мер против России, мы, что называется, умерили пыл и согласились действовать заодно с нашими союзниками по НАТО. (Это напомнило мне о моем первом правительственном кризисе: в первую же неделю моей работы в ЦРУ в августе 1968 года Советы вторглись в Чехословакию. Европейцы ужаснулись жестокому вторжению, но для них все вернулось на круги своя и они возобновили отношения с Советами буквально через три или четыре месяца.)
Администрация Буша не имела ни времени, ни энергии, ни терпения, чтобы выстраивать отношения с Россией в нужном ключе. До истечения срока полномочий президента Буша оставалось менее пяти месяцев, и по большому счету было уже все равно. Впрочем, российское вторжение в Грузию обернулось и приятной стороной: шесть дней спустя поляки подписали с нами договор о размещении в своей стране десяти ракет-перехватчиков.
Сирия представляла собой проблему для Соединенных Штатов последние два десятилетия «холодной войны». Режим, контролируемый семьей Асад, несколько раз воевал с Израилем, организовал вторжение в Иорданию, заключил союз с Ираном и поддерживал целый ряд террористических групп на Ближнем Востоке. Весной 2007 года израильтяне предоставили нам убедительные доказательства того, что Северная Корея тайно построила в Сирии ядерный реактор. Мнения среди членов президентской администрации разделились; нас вдобавок сдерживало то обстоятельство, что эту шокирующую информацию мы получили от израильтян, следовательно, они были вправе настаивать – если не требовать – совершенно конкретной реакции в сроки, удобные для них самих. Существование реактора и роль Северной Кореи в его создании – все сведения мы получали исключительно от израильской разведки. В последующие месяцы мы долго обсуждали, стоит ли предпринимать военные действия и насколько тесно нужно работать с израильтянами; эти дискуссии имели непосредственное отношение к Сирии, но также они во многом предвосхитили дебаты по иранской ядерной программе в 2008 году и позже.
Контакты
Сирия в течение многих лет оставалась высокоприоритетной разведывательной целью для Соединенных Штатов, как и любое другое государство, причастное к разработке и распространению оружия массового уничтожения, прежде всего ядерного. Раннее обнаружение строительства крупного ядерного реактора в такой стране, как Сирия, – это был, очевидно, громкий успех разведки США. Правда, к тому времени, когда израильтяне сообщили нам подтвержденные данные о назначении комплекса, строительство уже вступило фактически в завершающую стадию. И вот это абсолютно точно был провал американской разведки. Я спросил президента: «Как мы можем вообще доверять каким-либо оценкам северокорейских, иранских или иных ядерных программ, при таком-то конфузе?» Ни президент, ни конгресс, что удивительно, не стали поднимать шум. Хотя, принимая во внимание возможные последствия, они просто обязаны были это сделать.
Команда национальной безопасности президента Буша продолжала обсуждать, какие шаги необходимы, а я попросил генерал-лейтенанта Мартина Демпси, главу Центрального командования, предложить военные варианты решения этой проблемы и списки целей для каждого варианта. Доклад Демпси я 15 мая переслал советнику по национальной безопасности Стиву Хэдли, чтобы он показал выкладки президенту. В докладе, помимо вариантов военного вмешательства, излагались соображения, каким образом можно лишить сирийской поддержки движение «Хезболла» в Ливане, в частности – как не позволить «Хезболле» свергнуть слабое ливанское правительство в отместку за наш военный удар по Сирии. Тактика успешного сдерживания «Хезболлы» подразумевала использование американских сухопутных сил, на что президент, разумеется, не согласится. Я сказал Хэдли, что есть и другие соображения, которые нужно учитывать, – например, то впечатление, какое произведет на Ближний Восток в целом военный удар по Сирии: в конце концов, мы уже ведем две войны в этом регионе и в сравнительной близости от него. А еще нельзя забывать о вероятности того, что шейхи Саудовской Аравии и правители Иордании могут публично отказать нам в поддержке. Да и в самой Сирии сегодня находится около 7000 американцев.
Несколько недель Чейни, Райс, Хэдли и я постоянно перебирали варианты наших действий в Сирии. Чейни считал, что мы должны атаковать реактор, и чем скорее, тем лучше. Он был уверен, что тем самым мы не только не допустим присоединения Сирии к «ядерному клубу», но и наглядно продемонстрируем Ирану, к чему могут привести чрезмерные амбиции. Заодно, по словам Чейни, мы могли бы уничтожить склады с оружием «Хезболлы» на территории Сирии, изрядно ослабив эту группировку (чего неустанно добивался Израиль). Нанеся тщательно просчитанный удар, мы, возможно, достаточно напугаем Асада, и он прекратит наконец тесно сотрудничать с Ираном, что позволит нам окончательно изолировать иранцев. Чейни часто повторял, что любые наши действия (или бездействие) наверняка скажутся на наших отношениях с израильтянами и на собственных шагах последних. Как всегда, Дик излагал свои взгляды весьма продуманно и с опорой на аналитику. К нам четверым нередко присоединялись Майк Маллен, директор Национальной разведки Майк Макконнелл и директор ЦРУ Майк Хэйден; обычно мы усаживались за стол в кабинете Хэдли в Белом доме и за обедом или за чипсами с сальсой прикидывали, какой вариант действий лучше подойдет президенту. Чейни понимал, что из нас четверых он единственный полагает военный удар наилучшим способом решения проблемы. Но, вполне может быть, надеялся убедить президента в своей правоте.
Первое многочасовое рабочее совещание с участием президента состоялось вечером 17 июня. Присутствовали Чейни, Райс, Хэдли и я, а также Маллен, глава администрации Белого дома Джош Болтен и несколько сотрудников СНБ. Моя позиция, которой я неизменно придерживался и в последующие четыре года, была такова: мы уже ведем сразу две войны в мусульманских странах, наша армия не готова к подобным нагрузкам, многие страны в мире и без того считают, что мы слишком охотно прибегаем к военной силе, и последнее, что нужно Америке, – это нападение на еще одну арабскую страну. На мой взгляд, мы располагаем и временем, и ресурсами, чтобы обойтись без немедленного военного удара. Поглядывая в свои заметки, я перечислил факты: