Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
После моих первых месяцев в должности Гордон Ингленд вручил мне часы обратного отсчета – этакий хронометр, который отсчитывал дни, часы и секунды до полудня 20 января 2009 года; именно в этот день мне предстояло сложить полномочия и вернуться домой навсегда – как утверждала наклейка на часах, «вернуться в настоящий Вашингтон», то есть в мой дом в штате Вашингтон. Журналисты и конгрессмены всякий раз изумлялись, когда я сообщал им с точностью до суток, сколько еще пробуду министром, – я носил эти часы в своем портфеле и часто с ними сверялся.
Из-за выборов 2008 года мы оказывались в ситуации передачи президентской власти в военное время – впервые с 1968 года. Я был полон решимости минимизировать шансы «опростоволоситься» и поэтому начал готовиться к смене администрации уже в октябре 2007 года: помню, 1 октября я попросил Эрика Эдельмана передать совету по оборонной политике, который возглавлял бывший заместитель министра обороны
В начале 2008 года в прессе появилось предположение, что меня могут попросить остаться на посту – хотя бы на время, чтобы обеспечить бесперебойную работу министерства в ходе войны, – и не важно, кого изберут президентом. В конце марта, когда я присутствовал на праздновании восьмидесятилетия Збигнева Бжезинского, он сказал, что намекнул команде Обамы – в случае победы Обамы ему стоит удержать меня. Я кисло посмотрел на Збигнева и сказал: «Я думал, ты мне друг». Пресса не унималась, вопросы о том, готов ли я остаться, если меня попросят, по весне задавали все чаще; обычно я молча вынимал из портфеля свои часы обратного отсчета и показывал, сколько времени остается до моей отставки. Я приложил изрядные усилия, чтобы утихомирить эти домыслы, и регулярно повторял: «Давным-давно я научился никогда не говорить «никогда», но обстоятельства, при которых я мог бы согласиться, для меня попросту немыслимы». В эти месяцы я, в частном порядке и публично, демонстрировал, что не хочу оставаться министром, не собираюсь цепляться за должность и желаю одного – отправиться домой по завершении срока администрации Буша.
Моя стратегия заключалась в том, чтобы везде и всюду проявлять непреклонность: если постоянно твердить, что я не хочу оставаться, рано или поздно меня перестанут спрашивать. Памятуя об этом, я при случае повторял свой ответ президенту Бушу в ноябре 2006 года: когда наши дети выполняют свой долг, сражаются и умирают на двух войнах, как я могу пренебречь собственным долгом? Но всему свое время, и на вопросы в ходе предвыборной кампании я неизменно отвечал одинаково – одинаково твердо, одинаково четко и одинаково отрицательно. Лишь раз я позволил себе дать слабину. В частной переписке по электронной почте в начале апреля с моим старым другом и бывшим заместителем госсекретаря Буша-43, Ричем Армитеджем, я потерял бдительность: «В основном мои обязанности [министра обороны] почти такие же, как в университете. Дети, дети… Они меня поражают. Заставляют меня плакать. Они такие замечательные. Только они могут убедить меня остаться…» Затем я спохватился и приписал: «Ладно, это строго между нами. Если Бекки увидит такое, она меня убьет».
Продолжая возводить «барьер отсекания» для вопросов о моем будущем, я, разумеется, был в курсе всех сплетен и слухов, которые ходили обо мне – и Майке Маллене. Мой пресс-секретарь, Джефф Моррелл, узнал в конце мая 2008 года из своих источников, что команда Обамы собирается взять на вооружение аргумент Маллена – с учетом войн в Ираке и Афганистане многомесячное «междуцарствие» просто-напросто непозволительно. Морреллу сообщили, что Обама хочет создать двухпартийный кабинет и что мое согласие остаться покажет иностранцам: США привержены текущей политике, – а внутреннюю аудиторию наверняка убедит, что Обаме можно доверять в сфере национальной безопасности. Кроме того, источники Моррелла позволили себе покритиковать ряд моих сотрудников – в частности, упоминались «агрессивные» законодательные инициативы Маллена и его «публичная активность». По-моему, точку зрения Майка в этом вопросе воспринимали как оценку независимого эксперта, что было бы полезно для приходящей администраций, поскольку тогда им с Петрэусом будет проще возражать новому президенту, если тот затеет что-нибудь «этакое» в Ираке. Я сказал кому-то из старших помощников: «Адмирал Маллен занимает совершенно правильную позицию по Ираку и Афганистану». Президент Буш явно не разделял моей уверенности относительно взглядов Майка на Ирак, и в последние месяцы мне неоднократно доводилось слышать от различных людей в Белом доме суждение, будто председатель ОКНШ уже «забивает местечко» в команде следующего президента.
В середине июня появилось несколько газетных статей, посвященных моим усилиям обеспечить беспрепятственную передачу полномочий, и вновь посыпались рассуждения о том, что меня попросят остаться на посту на некоторое время. Мы с Малленом регулярно обсуждали, как все правильно организовать. Я учредил Группу старшего руководства, во главе которой поставил начальника своего аппарата Роберта Рангела. Задачей группы было гарантировать, что серьезные подготовительные
Восемнадцатого июня едва не произошла катастрофа. Обама намекнул Джо Клейну, который готовил статью для журнала «Тайм», что «хотел бы поговорить с Гейтсом насчет работы в администрации». Клейн передал это пожелание моему пресс-секретарю Джеффу Морреллу, а Джефф доложил мне. Я по-настоящему встревожился. Я сказал Джеффу, что, если Клейн упомянет об этих словах в своей статье, в оставшиеся шесть месяцев президентства Буша от меня как от министра не будет ни малейшего толка. Я попросил объяснить это Клейну и указать, что если он опубликует цитату, я публично и однозначно заявлю, что ни при каких обстоятельствах не останусь в своей должности долее чем до последнего дня президентского срока Буша-43. Клейн согласился не публиковать высказывание Обамы, потому что, как он сказал Морреллу, его «не прельщала такая перспектива». В конце концов, интервью с Обамой в «Тайм» вышло в следующем виде: Клейн спрашивает Обаму, готов ли он предложить мне пост в своем кабинете, и Обама отвечает: «Не надо меня подлавливать… но я безусловно заинтересован в людях, которые работали в первой администрации Буша» [имелся в виду Буш-41].
Примерно в то же время я услышал от Джона Хэмра, что для меня слишком поздно – я уже «попал в шорт-листы на министра обороны и у Обамы, и у Маккейна». В воскресенье, 22 июня, я написал ему по электронной почте: «Общественность не понимает, что они [Маккейн и Обама] не входят в мой шорт-лист. Да и вообще в любой мой список. Люди понятия не имеют, что я буквально ненавижу эту работу – и письма, которые приходится писать каждый день [соболезнования родным и близким погибших в боях солдат]. Быть министром обороны, когда страна втянута сразу в несколько войн, совсем не то же самое, что в спокойные времена… Практически все наши дети, которые сегодня находятся в Ираке и Афганистане, отправились туда по моему приказу. Не намерен драматизировать и исполню свой долг, но не могу дождаться, когда избавлюсь от этого бремени».
В разгар всех этих спекуляций в СМИ, маневров и кросс-маневров случился весьма странный эпизод. В последний день июня мне позвонил лидер сенатского большинства Гарри Рид. Сказал, что именно он уговорил Обаму баллотироваться в президенты (на самом деле этим хвастались многие), но что касается вице-президента, подходящей кандидатуры все как-то не находится. Рид прибавил, что подумывает обо мне, поэтому и позвонил. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не расхохотаться прямо в трубку. Рид спросил, есть ли у меня общественная позиция по абортам; я рассмеялся и ответил, что нет. Далее он спросил, можно ли считать меня убежденным республиканцем. Я ответил, что вряд ли: вообще-то я избегал партийной деятельности на протяжении многих лет. Еще Рид спросил, как долго я работал в сфере высшего образования, и подчеркнул, что этот разговор – сугубо личный. «Возможно, ничего не выйдет», – подытожил он. Я никак не мог сообразить, говорил ли он всерьез, пытался ли подольститься – или просто бредил наяву. Ситуация выглядела настолько неправдоподобной, что я никому не рассказал о звонке – отчасти потому, что мне бы скорее всего не поверили.
За несколько месяцев до президентских выборов Вашингтон, округ Колумбия, всегда превращается в жуткое и вызывающее нервные расстройства место – и остается таковым еще несколько недель после них. Люди, не входящие в правительство, но желающие попасть «внутрь», правдами и неправдами сражаются за посты в новой администрации, а те, кто уже «внутри», прилагают отчаянные усилия, чтобы остаться, или принимаются искать работу «снаружи». Острые локти и острые языки повсюду, сплетни и слухи текут по городу, как спиртное по бокалам на лоббистском приеме. Даже высокопоставленные карьеристы и государственные служащие напрягаются, сознавая, что в скором времени придут новые люди, наступят новые порядки и придется заново доказывать свою полезность тем, кто станет коситься на них с подозрением, потому что они трудились на предыдущую администрацию.