Долг. Мемуары министра войны
Шрифт:
Так называемый лазер воздушного базирования также предназначался для уничтожения вражеских баллистических ракет сразу после запуска – и его постигла та же участь. Химический лазер предполагалось размещать на борту «Боинга-747», но дальность действия у него была всего около пятидесяти миль, следовательно, «боингу» предстояло кружить в небе поблизости от шахт противника (обычно эти шахты находятся далеко от границ)… Огромный неповоротливый самолет, лакомая цель для систем ПВО – лучше не придумаешь. Для гарантированного уничтожения вражеских ракет в конкретной зоне требовался флот от десяти до двадцати самолетов – при стоимости 1,5 миллиарда долларов каждый; по независимым оценкам, ежегодные эксплуатационные расходы на один самолет составляли примерно 100 миллионов долларов.
Я также прикончил «Армейскую боевую
Генерал Картрайт терпеливо сидел рядом со мной на протяжении всего шоу в пресс-центре Пентагона, порой вставлял собственные комментарии, а затем помогал мне отвечать на вопросы. Он отлично разбирался в технической стороне дела, причем многих программ, и его помощь была неоценима – как тогда, так и в ходе принятия решений.
Едва ли не на следующий день после пресс-конференции я отправился в поездку по военным колледжам всех родов войск: Квантико, штат Виргиния, – морская пехота; авиабаза Максвелл, штат Алабама, – ВВС; Карлайл, штат Пенсильвания, – сухопутные войска; Ньюпорт, штат Род-Айленд, – ВМС. Я рассказывал слушателям о сути моей реформы и объяснял, какие последствия те или иные решения будут иметь для конкретного рода войск. Офицеры среднего ранга, к которым я обращался, являлись будущим наших вооруженных сил, и я надеялся в разговоре лицом к лицу заронить в их головы идеи, способные многое изменить в долгосрочной перспективе. Посмотрим, как это у меня получилось.
Мы сражались с конгрессом все лето и осень 2009 года за бюджет на 2010 год и за все изменения в военных программах, предложенные мною и одобренные президентом. Чтобы не терять темп, Джефф Моррелл, мой пресс-секретарь, предложил выступить в середине июля перед Экономическим клубом Чикаго (Рам Эмануэль основал этот клуб совместно с Уильямом Дэйли, членом правления и преемником Рама на посту главы администрации Белого дома). Учитывая, что все происходило в середине лета, я не мог не изумиться тому, сколько людей собралось на заседание, восторженной поддержке наших начинаний и широкому освещению этого события в прессе. Мероприятие олицетворяло собой одобрение политики Белого дома.
Когда в конце марта я обсуждал с президентом конкретные детали своих предложений, Байден и Эмануэль уверяли, что нам повезет, если удастся реализовать хотя бы половину или 60 процентов от намеченного. Когда улеглась шумиха, выяснилось, что из тридцати трех крупных изменений в военных программах, рекомендованных мной президенту, конгресс в конечном счете согласился в 2009 году на все, кроме двух. Год спустя мы успешно взяли штурмом и этот последний бастион. Просто невероятно! Невероятно и беспрецедентно.
Разумеется, не обошлось без критики, причем довольно резкой. Один отставной генерал заявил, что я «вырвал сердце у армии будущего». Другие твердили, что я уничтожаю систему противоракетной обороны. По словам отставного генерала-летчика, я «лишил ВВС будущего». Бывший министр ВВС Майк Уинн, как легко догадаться, отнюдь не член моего фан-клуба, писал: «Я уверен, что… иранцы приплясывают от радости, восхищенные нашей новой политикой по обеспечению стабильности в мире. Наши национальные интересы в настоящее время сводятся к тому, что мы превратились в вооруженных охранников двух государств – Афганистана и Ирака». В то же время значительное число конгрессменов от обеих партий поддержало меня, как и большинство средств массовой информации; газеты и телеканалы наперебой изумлялись, как министр обороны вообще сподобился ликвидировать хотя бы одну военную программу, не говоря уже о трех десятках.
Политические и бюрократические бои продолжались вплоть до моего
Как я уже говорил, в первые несколько месяцев президентства Обамы мне то и дело приходилось одергивать себя и выказывать чудеса самодисциплины, поскольку все в новой администрации, начиная с самого президента, нещадно ругали Буша и его команду. Сидя на заседаниях, где звучали обвинения и упреки, я часто думал, что каким-то чудесным образом превратился в невидимку. Иначе не объяснить, что в мой адрес ни единого упрека не было высказано; более того, никто как будто не помнил, что совсем недавно я входил в предыдущую, столь сурово критикуемую администрацию.
Особенно нелегко было сдерживаться, когда члены новой команды принимались рассуждать, сколь ужасны наши отношения со множеством стран по всему миру, сколь пострадала наша международная репутация, сколь мало к нам уважения в иностранных государствах и сколько работы по исправлению ситуации нам предстоит. Да, я сам был готов признать, что война в Ираке, среди прочих факторов, изрядно подпортила отношение к Америке, но все же мир, который описывали назначенцы Обамы, сильно отличался от мира, который я видел собственными глазами, совершая заграничные поездки в качестве министра обороны при Буше. Вообще-то в 2007–2008 годах большинство стран явно были не прочь укрепить свои отношения с США. Наше партнерство с Европой, Африкой и Китаем находилось, на мой взгляд, в хорошей форме, а довольно натянутые взаимоотношения с Россией объяснялись прежде всего именно действиями российской стороны, в том числе вторжением в Грузию, а не оплошностями со стороны Соединенных Штатов. Азиатские лидеры, однако, говорили мне, что при администрации Буша ощущали себя забытыми; главную же проблему, как обычно, представлял собой Ближний Восток.
Обсуждения в Ситуационном центре не оставляли места сомнениям и, если угодно, «дискриминационному анализу»: все плохо, на грани катастрофы, Обама и его команда пришли к власти как нельзя более вовремя, еще чуть-чуть – и было бы поздно. Возвращаясь в Пентагон после совещаний в Белом доме, мы с Майком Малленом спрашивали друг друга, почему никто в новой администрации совершенно не обращает внимания на то, что нас обоих могут обидеть некоторые из высказываемых в адрес Буша обвинений. Судя по всему, новичкам было плевать на наши чувства. Такова плата за позволение остаться – а если нам что-то не нравится, сами виноваты; правда, соглашаться со всеми обвинениями нас никто не заставлял.
Ни один президент не может позволить себе роскошь сосредоточиться лишь на малом количестве злободневных вопросов, но все равно – трудно вспомнить другого президента, который был бы вынужден сразу после инаугурации решать столь сложные задачи исторического масштаба, какие выпали Обаме. Экономический кризис в стране и реальная вероятность новой Великой депрессии на фоне двух продолжающихся войн, безусловно, занимали верхние позиции в списке. Также имелись мириады иных насущных проблем, в частности, иранская ядерная программа и нарастание угрозы новой ближневосточной войны, бряцающая ядерным оружием Северная Корея, экономический кризис в Европе, все более националистическая политика России и Китая, Пакистан, располагающий десятками ядерных боеголовок и все менее и менее управляемый… Прибавим сюда собственные инициативы Обамы – например, реформу государственного бюджета и глобальную реформу системы здравоохранения. В первые четыре месяца работы Обаме пришлось еще вдобавок иметь дело с запуском северокорейской ракеты в сторону Японии 5 апреля (к счастью, трагедии не случилось), убийством трех сомалийских пиратов и спасением американского капитана «морскими котиками» 12 апреля, ядерными испытаниями в Северной Корее (по-видимому, неудачными) 25 мая и совместной с Канадой операцией по вызволению двух канадских посланников ООН, похищенных в Мали «Аль-Каидой». Эти и прочие непредвиденные события делали каждый день жизни интересным, но все они требовали внимания президента и соответственно внимания членов президентской команды по национальной безопасности.