Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)
Шрифт:
: У мужа его жены и так, считай, на плечах официально кочана нет — то есть то, что есть, с точки зрения судебной психиатрии ( а советская психиатрия вся насквозь судебная, да ) — одна видимость, оптический обман, фикшен; а если ещё и у мужа её сестры...
..: И глядя на эти амбициозно отриконенные ‘ведрамы’ мне особенно остро вспоминается, как я однажды сдуру чуть не стал родственником этого человека.
: Этого страшного человека —
: Дело в том, что Натка — ленкина сестра. А Ленка, соответственно,— то, что зовётся в нашем обиходе женой Егорова. Да. То есть они не расписаны, а так живут, как белые люди — года с 78-ого, с той самой спасаловки — то есть восемь лет уже. Тоже срок. Да только непонятно мне, как это они в егоровской двухкомнатной хоромине размещаются — Сашка, Ленка, мама сашкина и его же киндер — Сашка-Маленький, или, сокращённо, как я его для определённости переназвал — СашкаМ. Хотя какой “М”?.. Ему ж в этом году в декабре ровно 10 стукнет — тоже возраст. Да. Но надо как-то всё же его называть — чтоб от взрослого ( внешне ) обалдуя отличать, потому как во всём остальном, включая и выключая развитие, нет абсолютно никакой, по-моему, разницы.
: Да. Но я не о Егорове — о Натке. Потому что у Ленки ещё младшая сестрица есть, как я уже проговорился было,— только живёт она, естественно, не с Егоровыми — там человека даже в гости впихнуть некуда, потому я и не люблю к ним ходить, ведь не могу я просто прийти и уйти: это хамство, по-моему,— я люблю приходить так, чтоб на два дня, не меньше. Да. А то и на все три — то есть там как когда выйдет, или выгонят.
: Да. И живёт эта Натка, соответственно, пока со своими родителями. Хотя — по-моему — осознанное ‘бремя дна’ проводит в егоровской клетушке, полезную площадь занимая: приобщается к будущей семейной жизни, возможно. По крайней мере, как к ним ни сунешься — всё на неё натыкаешься, с книжкой на единственном диване валяющуюся под очередную кассету, через усилитель с магнитофона гремящую,— а на диване, между прочим, я и сам поваляться ( с книжкой под музыку ) не дурак. Да. Вначале на диване, потом на полу. Ближе к ночи, соответственно. И от того мне у Егоровых физически тесно становится — потому как диван хронически занят, а на полу на меня постоянно наступают и стакан опрокидывают. Причём не в меня, а рядом.
— Натка не сокращение, а имя такое,— уж не знаю, в честь кого, только она им очень сильно гордится. И обижается непомерно, если какому вежливому дауну в голову взбредёт её для приличия Наташей — или, не дай бог, Натальей вообще — обозвать.
: Мне, например, не взбредает больше — “по ряду причин”...
Но я снова отвлёкся. Хотя и не очень, да. Так вот, что я хотел сказать: с некоторого времени Егоровым своего убойного киндера под землёй мало стало, и они начали Натку в Ильи выгуливать.
“Подросла, значить”.
— Да-да, мон шер. Хеат атэк словно...
— Всё: перехожу непосредственно к ф’акту.
..: Закинулся я как-то раз в том году в Ильи — на выходные, как обычно. Стал у себя по старой памяти в Жване — да видно, уже в последний раз. Надоело мне там стоять — слишком далеко. Ходишь, ходишь весь день по гостям, натрескаешься разного, как свинья,— а как до грота доползёшь, снова трезв. Как стёклышко.
: Действительно, свинство. Да.
Или наоборот — набегаешься по Системе, песен наорёшься, наобщаешься вдоволь — выдохнешься, как собака, получив от жизни полное удовольствие — и тут самый праздник, который всегда с тобой: ползи семь вёрст без малого нецензурного шкуродёрами до собственного спальника... Тоже не самый остроумный вариант — согласен, да.
И решил я к Сашке перебираться: он-то уже давно меня к себе звал. Пит, например, как из армии вынулся, сразу с Сашкой расположился. Ну, Пит-то — понятно: он сразу с Сашкой сложился, ещё на той спасаловке ‘подсвечной’,— а я вроде как независимо всю жизнь в Систему ходил... Потому и сопротивлялся довольно упорно, да. Бо независимость, как девственность: раз вылетит — не поймаешь ( как честь, что нужно с молоду от гос-ударства родного беречь и лелеять ),— вторично обретённая смахивает не на скандал, так на пластическую операцию по пересадке пола на потолок,—
— А тут и Пищер вдруг в Ильи вернулся после годовалой болезни под названием “вертикальная спелеология”... ‘Верти-кальное спелеоложество’ — да. < Знаю, о чём трендю: не надо ловить на слове. Сам ходил, и время от времени продолжаю,— да; но одно дело раз-два в год посетить окоём какого-нибудь Алека или в Мчишту с аквалангом попробовать поднырнуть, остальное время благополучно по выходным от ближайшей подземли не отрываясь — и совсем иное, те же два раза в году теоретически на эту подземлю любуясь, прочее время года ближайшие подземные пустоты словесным гАвном поливать. В этом-то и состоит синдром официальной вертикальной спелеологии,— и вдвойне обидно и горько мне было, что Пищер, Кугитангом увлекшись и какими-то опытами то в Бахарденской пещере, то с Морозовым в Снежной, подобно официальному спелеодауну, родные Ильи задвинул. > Но одумался он, слава богу — воротился, как Карл-сон, Фридрих-сан и Владимир-сен ( Кикимерсен тоже доброе слово ) в родные ‘шпинаты’ — в Ильи наши. И с Сашкой в его Горячей Десятке обосновался — так они грот свой назвали, что в Правой системе подальше от всяких даунов оборудовали, которые в Левой портвейн с водовкой и волоками по-силикатски пополам хавали.
: На брудершафт с родным российским раздолбайством, да.
— Конечно, у Егорова с Пищером в Десятке тоже немного шумно было: посиделки вечные, “под звуки примуса, во тьме пещер при свете тлеющего плекса”,— или как там Коровин пел? — опять же, Генка, когда в Ильи заваливался, у них становился,— соответственно, песенки под гитару, КСП, рок, магнитофон и ‘Ж-М-Ж’ до потери смысла круглые сутки,— Пи-программы... Да что тут поделаешь: можно и привыкнуть — “привыкнуть можно ко всему, привыкни — и живи”,— да я и так уже, считай, к тому времени из грота его почти не вылазил — всё ж интересно было. Только спал почему-то раздельно. Ну — так и свадьбы пока тоже не было. Да.
... Н-нет, ты всё-тки там назад в проход-то хоть иногда поглядывай, а? Убьёшь ведь ненароком!
— Вот такой, с позволения сказать, “родственничек”. Представляете?..
: Да. Тяжело мне с ним, конечно, приходится. Ну да ничего — не сразу Москва из этих самых каменоломен строилась... Да.
В общем, иду я как-то раз от себя — из Жвана, то есть в Четвёртый Подъезд — посмотреть, кто ещё пришёл, и встречаю где-то в районе Райских Задов эту самую Натку. Сокровище егоровское. В Сейсмозоне, значитЬ. С канистрой в руках без внешних половых призраков светы.
: Сидит во тьме, курит,— меня аж передёрнуло от лёгкого ужаса, переходящего в нежную оторопь — до того неожиданно-безмолвно в луче моего коногона эта почти роденовская мыслительница нарисовалась. Да.
«Ни фига себе,— думаю,— куда это её занесло? Тут же в радиусе двухнедельной пьянки нет ни одного водокапа!» И главное — откуда! — из Десятки своей, из самой Правой системы — в самую Левую. Все Ильи промаршировала — не считая ЖБК, конечно. До которых, между прочим, метров пятнадцать всего оставалось, да. Вовремя, думаю, я её остановил. Там, небось, думаю, Сашка с Ленкой уже всю Правую в позу “внимание” поставили — “безутешное горе” Крамского и так далее: “на кого, на кого, мы туда — а ты где?..” М-да.
— Но ведь, думаю дальше, что-то по ней не заметно, чтоб она особо убивалась: может, не дошло ещё, что без пяти меня, как сгинула?..
И тогда я так аккуратненько — тоже будто бы передохнуть; передохнуть, а не передохнуть! — сажусь напротив ( чтоб сразу не спугнуть, уж очень я за запах из горла своего опасался ) и говорю:
— Дозволите-ли, сударыня, мне перекурить против ВАСП в этом самом гроте? Верите-ли: шёл-шёл, как ёжик — и утомился...