Долгая ночь
Шрифт:
– Чем же ей помочь?
– Никто и ничем ей не поможет. Главный помощник в этом деле – время. Ты-то почему не зашел? Сказал бы какое-нибудь слово, ободрил.
– Не могу, – только и выговорил Ваче.
Если бы после Гарнисской битвы Джелал-эд-Дин со своим войском двинулся на Тбилиси, он взял бы столицу Грузии без боя. Но султан не знал, что у Грузии совсем нет больше войск и что столица не защищена. Он верил в могущество Грузии и считал взятие Тбилиси делом очень трудным даже после тщательных приготовлений.
После Гарнисской
Сам султан с основной частью войска временно повернул к Тавризу. Дело в том, что еще до Гарнисской битвы Джелал-эд-Дин узнал о большой неприятности. Правитель города Тавриза, один из влиятельнейших людей в Адарбадагане, Эт-Торгай устроил заговор против султана. Целью заговора было изгнание Джелал-эд-Дина и передача Тавриза вновь атабеку Узбегу. Заговорщики уговорили Узбега выступить против султана, находившегося в походе на Грузию. Они надеялись, что султан не сможет бороться сразу с двумя противниками и покинет Адарбадаган.
Все это Джелал-эд-Дин знал еще до Гарнисской битвы. Но никому не выдал тайны. Действовал, как будто ничего не произошло. После победы он мог позволить себе разобраться в делах в Тавризе. Он даже счел наказание заговорщиков более неотложным делом, чем взятие и разгром Тбилиси. Но тем самым он дал возможность грузинам прийти в себя.
Царские гонцы всполошили всю Грузию. Со всех сторон потянулись в Тбилиси отряды воинов. Правда, это были наспех сколоченные отряды, но все же приход каждого отряда прибавлял воодушевления и бодрости защитникам города. Первым вошел в столицу двухтысячный отряд месхов под предводительством братьев Джакели.
Добрались до Тбилиси и военачальники, уцелевшие под Гарниси. Они постепенно пришли в себя, возглавили новобранцев и даже выступили навстречу Киас-эд-Дину. Во время этой же передышки царские послы начали переговоры с визирем Джелал-эд-Дина о выкупе пленных грузин, в особенности вельмож и военачальников.
Визирь Джелал-эд-Дина, алчный, как, вероятно, все восточные визири, передал через посланников длинный список грузин, плененных в тот черный для Грузии день. Против каждого имени стояла выкупная цена.
Проставляя эти цены, визирь не скупился на цифры. Огромным количеством золота, которое надеялся получить, он не только заслужил бы милость Джелал-эд-Дина, но и набил бы свои карманы.
Правители Грузни изучили списки. Выкуп Шалвы Ахалцихели и еще нескольких вельмож поручили государственной казне. Выкуп остальных предоставили родным и близким.
Узнав о том, что муж ее не убит и даже не ранен, а всего лишь в плену, Цаго возрадовалась великой радостью. Радость ее сейчас была острее, чем когда она была вместе с Торели.
Она сняла траур, разоделась, как невеста, похорошела. Она уж представляла себе Турмана возле себя, и все его ласки, и все игры с ним, она прыгала от радости, как ребенок, только не хлопала в ладоши. Но постепенно до нее дошло истинное положение вещей: выкупить мужа было не на что.
В списках визиря против имени Торели стояло – тридцать тысяч золотом. Раздобыть столько золота было бы трудно не только бедной семье поэта, но и богатым вельможам и даже крупным купцам. Озабоченная Цаго тотчас обратилась к брату, златокузнецу Мамуке.
– Совсем ничего нет в дому? – спросил Мамука, хотя знал заранее, что у беззаботного поэта ничего не припасено на черный день.
– Обручальное кольцо да еще вот серьги, подарок Турмана.
– А! Очень уж мало!
– Продадим дом. Если Турман не вернется, он мне не нужен, а если вернется, построим новый.
– Кто его купит! Столица ждет нашествия хорезмийцев. Не такие дома бросают теперь на произвол судьбы.
– Что же мне делать? – простонала Цаго, глядя на брата с мольбой.
– Все, что у меня есть, – твое. Но этого мало. Надо сообщить Павлиа, друзьям Торели. – Мамука вышел в другую комнату и принес оттуда свою кубышку – старинный резной ларец. Он открыл свою сокровищницу и высыпал золото на стол. Здесь было все, что он накопил за долгую жизнь, полную труда и бережливости. Он берег деньги для женитьбы и для нового дома. Раньше, пока не была устроена Цаго, он все откладывал этот шаг. Нужно было содержать семью, оставшуюся без отца. Но когда Цаго вышла замуж, притом так счастливо, Мамука все чаще думал о том, что пора устраивать свой очаг. На Гарнисском поле, вместе с грузинским войском, погибла и эта мечта Мамуки. Мог ли он думать о себе, если его родная сестра в таком горе, а зять в плену.
Цаго, увидев кучу золота, просияла, упала на колени перед братом, припала к нему плача.
– Какой ты добрый, мой брат, неужели отдашь все это золото, и тебе не жалко?
– Ведь этого мало.
– Как, эта куча золота мала, нужно больше?
– Гораздо больше, глупенькая моя сестра.
– Значит, Турман погиб!
За эти дни Цаго столько уж раз кидалась от отчаяния к радости, от радости снова к отчаянию.
– Попросим у Павлиа, будем собирать.
На другой день пришел к Цаго Гочи Мухасдзе. Он вывернул перед ней кошелек и извинился, что нет больше.
– Как я могу взять у тебя это золото, если нет надежды его вернуть?
– Не об этом речь. Для Турмана не жалко не только золота, если бы подвернулся дьявол, заложил бы и душу. Беда в том, что негде взять. Но есть надежда: вернулся Аваг, сын Иванэ Мхаргрдзели. Он любит Турмана и, я думаю, не пожалеет денег. Кроме того, есть у меня хороший друг, художник… Да он ведь из ваших краев. Я говорю о Ваче Грдзелидзе.
– Ваче!..
– Ну да, наверное, у него есть деньги. Правда, он Турмана не знал так близко, но мне он друг и ни за что не откажет.