Долгая ночь
Шрифт:
– Тотти, ты сказала ему, что произошло? Ты не сделала этого, правда? – закричала я.
Тотти пожала плечами.
– Я не знала, что еще ему сказать, мисс Лилиан.
– Что ты сказала? Что ты ему сообщила? – спросила я.
– Я просто сказала, что на вас напал скунс в мастерской, и вам пришлось отстричь волосы.
– О, нет!
– Он все еще внизу, – сказала Тотти. – Миссис Буф разговаривает с ним.
– О, нет, – снова застонала я, упав на кровать. Я так стеснялась, что и не думала показаться ему на глаза.
– Миссис Буф сказала, что вам следует спуститься и поздороваться
– Спуститься вниз! Никогда! Я не покину эту комнату, нет! И скажи ей, что во всем виновата Эмили.
Тотти ушла, а я снова завернулась в одеяло. Мама не пришла навестить меня. Она уединилась со своей музыкой и книгами. Наступил вечер. Папа вернулся домой, я услышала его тяжелые шаги в холле. Когда он подходил к моей двери, я задержала дыхание, ожидая, что он зайдет посмотреть на то, что случилось и будет задавать мне вопросы, но он прошел мимо. Или мама ничего ему не сказала, печально думала я, или представила все так, как-будто ничего особенного не случилось. Позже папа опять прошел мимо моей комнаты, спускаясь к обеду, и опять не зашел ко мне. Тотти пришла, чтобы сообщить мне, что обед готов, но я сказала ей, что не голодна. Не прошло и пяти минут, как она вернулась, запыхавшись от бега по лестнице, и сказала, что папа настаивает на моем присутствии.
– Капитан сказал, что ему все равно, притронетесь вы к еде или нет, но вы должны занять свое место за столом, – сказала Тотти. – Он так рассержен, просто рвет и мечет от ярости, – добавила она. – Вам лучше спуститься, мисс Лилиан…
Неохотно я поднялась с кровати. Я в оцепенении посмотрела на себя в зеркало и затрясла головой в надежде, что все исчезнет, но ничего не изменилось. Я чуть было не разрыдалась снова. Лоуэла, конечно, сделала все, что было в ее силах, но она просто подстригла меня так коротко, как только могла. Одни пряди были длиннее других, а возле ушей подстрижены очень неровно. Я повязала голову одним из маминых шарфов и спустилась вниз.
Эмили сардонически улыбнулась, когда я села за стол. Затем это выражение сменилось ее обычным осуждающим взглядом. Эмили сидела прямо, сложив руки. Возле нее лежала открытая Библия. Я посмотрела на нее с такой ненавистью, на какую только была способна, но ее серые светящиеся глаза говорили, что случившееся доставило ей огромное удовольствие.
Мама улыбнулась. Папа внимательно меня оглядел, и его усы пришли в движение.
– Снимай шарф, когда ты за столом, – приказал он.
– Но, папа, – простонала я, – я выгляжу ужасно.
– Тщеславие – это грех, – сказал он. – Когда дьявол хотел соблазнить Еву в Раю, он сказал ей, что она красива как Бог. Сними это.
Я помедлила, надеясь, что мама придет мне на помощь, но она сидела спокойно, и только лицо ее выражало страдание.
– Сними это, я сказал! – приказал папа.
Я повиновалась, опустив взгляд. Когда я подняла глаза, то увидела, как довольна Эмили.
– В следующий раз будь более внимательной и осторожной, – сказал папа.
– Но, папа…
И не успела я продолжить, как он поднял руку.
– Я не хочу больше слышать о случившемся. Я достаточно наслушался от твоей мамы, Эмили…
Эмили улыбнулась, ее лицо светилось; она заглянула в Библию.
– Господь – мой
Обед благополучно закончился. Я пошла к Евгении как и обещала, но она уже спала. Я посидела немного возле кровати и видела, как ей тяжело дышать. Один раз она застонала, но ее глаза не открылись. В конце концов я оставила ее и поднялась в свою комнату, опустошенная событиями одного из самых ужасных дней в моей жизни.
Когда я зашла в свою комнату, я подошла к окну, чтобы взглянуть на лужайки, но ночь была слишком темной. Небо было затянуто облаками. Вдали вспыхнула молния, и затем первые упавшие капли дождя потекли по стеклу как слезы. Я забралась в постель. Немного погодя после того, как я потушила свет и закрыла глаза, я услышала, что дверь открылась, и на пороге комнаты появилась Эмили.
– Молись о прощении, – сказала она.
– Что? – я мгновенно села. – Ты хочешь, чтобы я молила о прощении после того, что ты сделала? Ты одна должна просить о прощении. Ты страшный человек! Зачем ты это сделала? Зачем?
– Я ничего тебе не делала. Всевышний наказал тебя за твои греховные поступки. Думаешь, что может произойти то, чего Бог не хочет? Я говорила тебе, что ты проклята. Ты – гнилое яблоко, которое портит все остальные яблоки. Пока ты не покаешься, ты будешь страдать и никогда не будешь прощена, – добавила она.
– Я не грешница и не гнилое яблоко! Это все ты! – она закрыла дверь за собой, но я продолжала выкрикивать:
– Ты! Ты!
Я уткнулась в ладони и рыдала, пока слезы не иссякли. Потом я уронила голову на подушку. Лежа в темноте, я не ощущала себя. Я так и слышала отрывистый режущий голос Эмили: «Ты рождена быть злом, проклятьем». Я закрыла глаза и постаралась заглушить этот голос, но в моем воображении она продолжала бубнить, и ее слова оставили глубокий след в моей душе.
А если она права? Почему Бог позволяет ей наказывать меня, спрашивала себя я. Не может быть, чтобы она была права. Почему Бог хочет, чтобы Евгения, такая добрая и милая, страдала? Нет, это работа дьявола, а не Господа.
Но почему Бог позволяет дьяволу это делать?
Нас всех подвергают испытанию, решила я. Где-то глубоко в душе, интуитивно, я чувствовала, что самое большое испытание еще впереди. Оно всегда было здесь, нависшее над Мидоуз как темное облако, которое обошли все ветра и молитвы. Оно парило в воздухе, ожидая своего часа. А потом оно прольется на нас дождем горя, и капли этого дождя навсегда охладят мое сердце.
Глава 7
Удары судьбы