Долгая ночь
Шрифт:
– Вера за ней и присмотрит. Не трать время на ее чепуху.
– Я зайду к ней и прослежу, чтобы она помолилась, – заверила Эмили.
– Хорошо, – кивнул папа. Он проглотил свой кофе и уставился на меня. Я отвела взгляд и заторопилась прочь, чтобы вынести горшок Эмили, потом переодеться и позавтракать вместе с ней. Но перед тем, как все это сделать, я прокралась в мамину комнату.
Мама казалась маленькой девочкой под стеганым одеялом на огромной кровати с толстыми ножками из мореного дуба и широкими спинками. Голова ее покоилась в середине огромной подушки. Она была бледной, как жемчужина, а
– Доброе утро, дорогая, – сказала она.
– Доброе утро, мама. Я слышала, что сегодня ты плохо себя чувствуешь?
– О, это просто боль в животе, она почти прошла, – мама потянулась к моей руке.
В волнении я стиснула ее руку. О, как мне хотелось рассказать ей о случившемся. Как мне хотелось зарыться лицом в ее колени, чтобы она обняла и успокоила меня, и сказала бы мне, чтобы я не относилась к себе с ненавистью. Как я нуждалась в ее поддержке, ласке и обещании, что все будет хорошо. Мне нужна была материнская любовь, теплая и нежная. Я истосковалась по запаху ее лавандовых духов. Я жаждала ее поцелуев и покоя в ее объятиях.
Я хотела быть снова маленькой девочкой, когда вся эта ужасная правда еще не обрушилась на меня, когда я верила в чудеса, когда я сидела на коленях у мамы или рядом с ней, положив голову ей на колени, слушая ее мягкий голос, рассказы о чудесах из волшебных сказок, которые она когда-то читала нам с Евгенией. Почему мы выросли и вступили в этот мир, полный обмана и уродства? Почему нас не заморозили в тех лучших временах, в том счастье?
– Как Евгения? – спросила мама.
– Прекрасно, мама, – я подавила рыдания.
– Хорошо, хорошо. Я постараюсь ее навестить попозже. На улице тепло и ясно? – спросила она. – Похоже на то, – она повернулась к окну.
За все утро я даже не выглянула наружу. Вера раздвинула занавески, и я увидела небо, затянутое темно-серыми тучами.
– Да, мама, – сказала я. – Замечательная погода.
– Возможно, я прогуляюсь сегодня. Ты бы не хотела пройтись?
– Да, мама.
– Зайди ко мне после ланча, и мы пойдем. Мы будем гулять по полям, собирать цветы. Мне нужны свежие цветы в комнате. Хорошо?
– Хорошо, мама.
Она отпустила мою руку и закрыла глаза. Через секунду она улыбнулась, не открывая глаз.
– Я все еще слаба, Виолетта, – Скажи маме, что я хочу еще поспать.
О, Боже, подумала я, что с ней происходит? Почему она до сих пор переносится из одного времени в другое и почему никому до этого нет дела?
– Мама, это Лилиан. Я – Лилиан, а не Виолетта, – настаивала я, но она, казалось, не слышала или не обращала внимания.
– Я так устала, – бормотала она. – Я засиделась так поздно сегодня ночью, считая звезды.
Я держала ее за руку до тех пор, пока ее дыхание не стало ровным. Она снова заснула и я выпустила ее руку. Я чувствовала себя воздушным шариком, гонимым ветром навстречу грубым ветрам.
Через несколько дней я начала спрашивать себя, не дьявол ли овладел папой в ту ночь. Папа никогда не вспоминал тот случай, и не делал, и не говорил чего-нибудь такого, что заставило бы меня смущаться и стыдиться.
– Лилиан – лучше, чем управляющий делами, – объявил он. – Она почти мгновенно привела в порядок эти цифры и выявила ошибки своим острым взглядом. А еще она обнаружила, где я переплатил за корм свиньям, да, Лилиан? Люди вечно стараются удержать лишний доллар с тебя, так оно и будет, если за этим не следить. Ты хорошо поработала, Лилиан. Очень хорошая работа.
Эмили прищурила глаза и поджала губы, но была вынуждена кивнуть и сказать мне, что теперь я на праведном пути.
– Только смотри, не сбейся с него, – предупредила она.
В конце недели доктор приехал осмотреть папу и сообщил, что ему нужно приобрести инвалидную коляску и костыли, чтобы вставать и выходить из комнаты.
– Тебе необходим свежий воздух, Джед, – объявил он. – У тебя сломана нога, но тебе нужно все же немного двигаться. Как мне кажется, – добавил доктор, глядя в мою сторону, – тебя испортили все эти хорошенькие женщины, готовые исполнить все твои пожелания, а?
– И что? – отрезал папа. – Если ты всю свою жизнь работаешь, не покладая рук для своей семьи, то не такой уж это и труд, если они один раз поухаживают за тобой.
– Конечно, – согласился доктор.
Эмили первая предложила, чтобы старую инвалидную коляску Евгении достали из сарая и отдали папе. Чарлз принес ее в дом, после того, как смазал и отполировал так, что она выглядела совершенно новой. В тот же день папе принесли костыли, и он смог подняться с кровати и выйти из комнаты в первый раз со дня, когда сломал ногу. Но когда Эмили предложила папе переехать в спальню Евгении, он заупрямился.
– Я и здесь буду прекрасно двигаться, – сказал он. – А когда я буду готов спуститься вниз, мы решим эту проблему.
Мысль о том, чтобы переехать в комнату Евгении и спать в ее кровати, казалось приводит его в ужас. Вместо этого он приказал мне провезти его по второму этажу. Я отвезла его повидать маму, а потом он предложил мне повозить его по другим комнатам, при этом он рассказывал о том, кто в них жил и где он играл, когда был маленьким мальчиком.
Прогулка по дому подняла его настроение и повлияла на аппетит. В конце дня я помогла ему побриться и одеть одну из лучших рубашек. Мне пришлось обрезать одну штанину его брюк так, чтобы он смог одевать их, пока нога в гипсе. Папа передвигался на костылях и работал за своим столом. Я надеялась, что мои ночи и дни в качестве няньки подошли к концу, но папа не отпускал меня в мою комнату на ночь.
– Я могу передвигаться, Лилиан, но я еще нуждаюсь в твоей помощи. Ты же готова помочь, не так ли? – спросил он.
Я кивнула и занялась работой, чтобы он не заметил разочарования на моем лице.
Папа начал приглашать в дом своих друзей и однажды вечером, несколько дней спустя в его комнате они собрались поиграть в карты. Я принесла им закуску и осталась внизу. В ожидании, когда все мужчины покинут наш дом, я заснула в папином кабинете на кожаном диване. Я услышала их смех, когда они спускались вниз, и поспешила наверх узнать, что нужно сделать для папы до сна. Я обнаружила его чрезвычайно рассерженным. Он много выпил и, видимо, проиграл много денег.