Долгая здоровая жизнь
Шрифт:
– Это ведь он? – спросил я.
Таплин… Я хмыкнул. Вот тебе и Валера Таплин! Вот тебе и продавец спортивной одежды! Знал бы он тогда, когда давал ложные показания и путал следствие отсутствующей мочкой уха, что в последствии через много лет судьба преподнесет ему такой сюрприз, что…
– Денис, – заговорила Людмила Андреевна, вставая из-за стола, – изначально мы с вами договорились, что наш разговор будет идти о деле Зенитниковых. Я и приготовила информацию по Зенитниковым. О трагедии Таплиных, боюсь, сейчас я вам многого не скажу. Я, естественно, помню это дело, но могу ненароком наврать или ошибиться в чем-то важном. Я давно не работаю в убойном отделе.
– Но вы не отрицаете того факта, что эти два дела имело смысл объединить в одно, не смотря на то, что их разделяют… кажется больше двадцати лет?
– Пожалуй…
– Кто вел дело Таплиных?
– Боговидова.
– Нет-нет, не Зенитниковых. –
– Простите. Это дело ведет следователь «Е». Между прочим официально дело еще не закрыто.
– А правда ли, что «Е» является дальним родственником младшего брата Зенитниковых – Аксиния.
– Не знаю, – уклончиво ответила Людмила Андреевна, взглянув на меня так, что я сразу догадался, что наступил на сложную тропу с которой, чтобы меня не столкнули, я должен аккуратно сойти сам. Я и сам понял, что мои последние вопросы напоминают допрос, что я невольно включил в свою интонацию нотки недоверия, словно Гройцвер была в заговоре с преступником. Но Людмила Андреевна не могла не знать о родственных связях упомянутых лиц, а еще и о том, что «Е» помимо всего прочего являлся еще и крестным отцом выжившей девочки – Юлии Зенитниковой, впоследствии вышедшей замуж за Валерия Таплина. Хотя… Чтобы окончательно не скатиться с дружелюбно-доверительной волны, настроенной между нами с Людмилой Андреевной я поспешил сменить тему трагедии семьи Таплиных и задал еще несколько дополнительных вопросов о Зенитниковых, но госпожа Гройцвер обо всем догадалась еще на этапе первичных переговоров по телефону еще неделю назад и уже не скрывала мук раздумий перед дилеммой – говорить или не говорить. Я терпеливо ждал и полунамеками давал понять, что готов навострить уши на все что касается «трагедии Таплиных» и что эта история вызывает во мне интерес, пожалуй, не меньший чем дело Зенитниковых. Хозяйка кабинета долго и испытующе следила за мной, я буквально кожей чувствовал ее взгляд из-под опущенных на кончик носа очков и даже начинал терять самообладание. Я стал ерзать на стуле, трогать лицо, бессмысленно бегать глазами. В какой-то момент я решил, что с меня довольно и почти поддался возникшему желанию откланяться и покинуть кабинет, как вдруг, не сводя с меня взгляд, женщина спросила, много ли еще памяти на моем телефоне. Я не понял смысла вопроса, а Гройцвер, сняв очки и привычным размашистым жестом швырнув их на стол, спросила:
– Денис, скажите честно, ведь вы собираете информацию не только о Зенитниковых, но и о Таплиных, да? Ваша книга будет о… том, о что мы с вами оба держим в головах, но играем в «незнайку»?
– Вы правы, – прямо ответил я. – Именно об этом.
– Вы хороший писатель, вы должны изложить все как следует, – продолжила она.
– Благодарю.
– Пообещайте, что не опустите эти истории до уровня «криминального чтива».
Я не стал долго разводить болтовню о своем писательском благородстве, я лишь кивнул и проверил объем памяти на телефоне. Достаточно.
Людмила Андреевна по селектору приказала секретарю принести кофе, на этот раз на двоих, с чайником и сладкими штруделями. После этого она отдала приказание не соединять ее по телефону еще час. Потом госпожа Гройцвер раскрыла тот же самый ящик и извлекла еще одну пластиковую папку с несколькими листками.
– Читайте, – велела она, откинувшись на спинку стула, – это выписки из убойного отдела.
«Дело Таплиных» – прочитал я и с замиранием сердца достал первый лист, но о содержимом папки я считаю рассказывать еще преждевременно, чтобы не нарушать логическую хронологию этой трагической двойной истории, начавшейся почти четверть века назад и имевшей вторую серию спустя двадцатилетие.
Наталья Лоськина-Зенитникова
У Зенитниковых очень большой уютный дом в два этажа и участок земли на котором Наталья Ивановна Лоськина-Зенитникова проводит половину свободного времени и который старается поддерживать в таком же порядке как сам дом. С Натальей Ивановной мы провели пару часов, за которые она показала мне не только дом и засаженный декоративными розами участок, но и многие личные вещи Юли. Мы начали разговор в юлиной спальне, Наталья Ивановна поочередно доставала различные предметы и подробно рассказывала какое значение они имели в жизни ее приемной дочери. Я не могу очень подробно изложить весь разговор в этой книги, это заняло бы чересчур большой объём страниц и не всегда имело бы информативную ценность, но в тот день Наталья Ивановна рассказывала о юлиных детский игрушках, показала пару кукол, настольные игры, серого плюшевого кота, детские поделки и многое другое.
Помимо приемной дочери у Аксиния Николаевича и Натальи Ивановны есть старшая дочь Полина и сын Артем, теперь уже
При этом Юлю она не упомянула.
– Мы взяли Юленьку сразу, – рассказывала Наталья Ивановна, протягивая мне в руки первый из нескольких фотоальбомов, с титульной страницы которого на нас смотрело круглое личико крошечной девочки. – Да и как тут не взять? Бедняжка осталась совсем одна, кому кроме нас она была нужна? Ах, какая была трагедия! Это был настоящий ад, Денис. Аксиний потерял родного брата и почти всю его семью. А брат был основным компаньоном в бизнесе, без него весь бизнес подвис в воздухе. А второй товарищ – Петя Волчанский – был основным подозреваемым.
– Врагу не пожелаешь, – согласился я.
– Мы взяли Юленьку к себе, – продолжала Наталья Ивановна, – а она, бедненькая, совсем крохотной была, годик только. Ревела, ничего не ела. Не могла к нам привыкнуть, хорошо хоть у меня был опыт – я знала, что нужно таким крохам, но сами понимаете, каждый ребенок привыкает к определенному распорядку… А для нее вмиг все изменилось, она же не понимает… Где мама, папа? Мы ей не знакомы. Мы уж с ней и так и эдак, а она мамку искала. Подходила к входной двери и ревела, звала мамку. А мамки-то и нет. И титей нет… Папки нет, братика нет… – слушать это мне было невыносимо, я сидел на краю застеленной кровати, судорожно пыхтел и всматривался в детское личико с фотографий. Юля в младенчестве была очень симпатичной, внимательный взгляд карих глазок, круглое личико, пухленькие ручки. – А тут еще похороны. Мы взяли Юленьку-то с собой на кладбище, а она как мамку-то в гробу увидела – как принялась реветь! И ручки тянет свои маленькие… – Наталья Ивановна не могла сдержать слез. – Ругается, почему ее не пускают. Она так смешно ругалась… Мне с ней пришлось уехать. Муж не спал несколько недель, у него обострилась депрессия, мало того, что с его братом случилась такая трагедия, так он еще потерял очень большие деньги. Мы потеряли все деньги и с кого их спрашивать? С той сволочи, которую так и не смогли найти?
Вопрос повис в воздухе. Я счел нужным промолчать, хотя уловил в голосе женщины обиду и претензию, которую я невольно определил на свой счет.
Я перелистывал фотоальбом, на страницах которого крошечная девочка подрастала и обретала черты взрослеющего человечка. Фотографий было не так много, как делают сейчас – по сотни в день. В те годы пользовались пленочными фотоаппаратами. Вот девочка сидит на руках у молодого Аксиния Николаевича, вот в окружении своего сводного брата и сестры, вот играет в какую-то игру с колечками. Я переходил от одной фотографии к другой и впервые увидел, как фотокамера запечатлела детскую улыбку. Юля смеялась во весь ротик, у нее уже было несколько зубиков, а глаза светились счастьем, свойственным только непосредственным детишкам. Я задержался на этой фотографии, девочка мне нравилась, хотелось взять ее на руки и насколько раз подбросить и поймать как я делал это с подрастающими друг за другом сыновьями, старший из которых определенно достиг половой зрелости, и если я его подниму и подброшу – я надорву позвоночник.
– Со временем Юля прижилась, – продолжала Наталья Ивановна, – плакала она все еще много, часто ревела по ночам, ей снились кошмары, но она не могла ничего объяснить. Позже это прошло. Позже она перестала реагировать на фото своей мамы. Детский психолог объяснил нам, что в ее возрасте дети быстро забывают прошлое. Это называется инфантильная амнезия.
Я кивнул и попросил разрешения сфотографировать на мобильник некоторые фотографии девочки. Наталья Ивановна была не против и сейчас я имею счастье время от времени любоваться ангельским личиком девочки дважды в своей жизни столкнувшейся с кровавой трагедией. Дважды! Перелистывая страницы фотоальбомов, я прослеживал по ним не только как менялись фотоаппараты в семье Аксиния Зенитникова, но и как росла девочка Юля. Теперь я знаю ее в детском саду и на новогодних елках, в компании своего сводного братика и сестренки и в обществе неизвестных мне детишек и взрослых. Наталья Ивановна подробно знакомила меня с каждым – родственники, друзья, знакомые, одноклассники. На моих глазах Юля стала первоклассницей с двумя черными косичками с вплетенными в них белыми лентами и пышными бантами и мы с Натальей Ивановной углубились в школьный период девочкиной жизни. Госпожа Лоськина-Зенитникова призналась, что учеба давалась Юли не без труда, отличницей она не была даже в начальных классах, да и послушной ее нельзя было назвать.