Долги наши
Шрифт:
Чайник стоял на плите – белый с высоким прямым носом, на боку эмаль чуть отбита и проступает черная грунтовка. Акимов сунул в рот папироску, снял крышку, поставил чайник под кран. Вода с шумом полилась в покрытое накипью железное нутро. Наполненный чайник он определил на большую конфорку. Чиркнул спичкой по шершавой боковинке коробка. Сера вспыхнула, выбросила клубок пахучего дыма, Акимов ткнулся папиросой в огонек. Аромат горящей спички прошел через крепкий табак, пропитал его своим вкусом. Акимов с удовольствием затянулся, провернул вентиль.
Пепельницы не было, он полез в сервант за блюдцем. Поставил перед собой фарфоровую тарелочку, выпустил носом дым, стряхнул пепел. И тут же в серванте увидел две стопки почтовых конвертов: наверное, мать разбирала бумаги да оставила. В одной были его письма из армии, их он узнал сразу по почтовым маркам.
Взял вторую стопку. Писем было всего семь. С недоумением перебрал пожелтевшие конверты, узнавая на лицевой стороне как будто свой почерк. Чепуха… Не может этого быть, он эти конверты впервые в жизни видит. Разглядел адрес отправителя: город Белый Яр, улица… индекс… Адрес получателя… Акимову Диме.
Наугад вытащил одинарный листок в клетку, покрытый с обеих сторон нервным убористым почерком:
«Здравствуй, сынок! Пишу тебе с нового своего места жительства. Нашу бригаду перебросили на строительство города Белый Яр. Пока что это не город, а поселок, который стоит на реке Обь. Это очень большая река, в сто раз шире Ахтубы. Я уже побывал на рыбалке. Здесь водится таймень – большая и очень вкусная рыба – …»
– Таймень… – произнес вслух Акимов. – Здесь водится таймень.
Отец писал ему письма. Отец писал, а мать, значит, прятала. Не выбрасывала, хранила, но и читать не давала.
Вот такой сюрприз.
«…так много комаров, что без специальной мази нельзя выйти на улицу. Нужно мазать все участки кожи, не скрытые одеждой. На рыбалке, когда насаживаешь червя, кончики пальцев остаются без мази, и комары кусают прямо в подушечки. Чешется ужасно. Сынок, напиши мне, как ты учишься, что проходишь в школе. Твоя мама говорит, что ты не хочешь мне писать. Конечно, я виноват перед тобой, но я тебя люблю и очень жалею, что не могу быть рядом…»
– Я же не знал, – забеспокоился Акимов. – Не знал же…
Пятнадцать лет назад они сидели на скамейке. Отец курил, наполнял белыми клубами мыльные пузыри, а Димка трогал их пальцем. Пузыри лопались, и сизый дымок, почувствовав свободу, улетал к небу, растворялся в солнечном воздухе. Отец говорил, что скоро уедет на север. Димка не очень-то волновался по этому поводу, потому что дни были долгими, а все, что не происходит прямо сейчас, не произойдет никогда. Лишь увидав отца с чемоданом у двери, он почувствовал жестокий ледяной ужас. Мать пыталась его держать, но он вырывался, хватал отца за ноги, захлебывался ревом и повторял: «Папочка не уходи! Папочка, не уходи!»
Отец объявился через шесть лет, когда Димке было уже двенадцать. Привез огромный самосвал с красной кабиной и синим кузовом. Испек пирог с рыбой. Мать усмехалась, мол, вишь, каков стал: раньше-то макароны сварить не мог, а клюнул в копчик жареный петух, так и пироги печь научился. Потом Димка сел за уроки.
Родители на кухне пили водку, говорили все громче, и в конце концов разругались.
– Это мой сын! – кричал отец. – Я имею право…!
– Право?! – ядовито шипела мать. – Я тебе покажу право!
– Ребенку нужен отец!
– Где ты был шесть лет, отец!
– Ты сама… бу-бу-бу ду-ду-ду… алименты…! – яростно бубнил отец.
– Ду-ду-ду-ду жить с твоими бабами?! Бу-бу-бу! – вторила мать.
– Отсужу! Исполнится четырнадцать – отсужу! – выкрикнул отец и загремел стулом.
Мать распахнула дверь в Димкину комнату. Лицо перекошено, в пятнах:
– Отец уходит, – объявила она срывающимся голосом. – Иди прощаться.
Отец бросил с порога:
– Жди меня, сынок! – и хлопнул дверью.
Мать с того дня стала дерганой, все время пытала Димку, с кем он хочет жить, попрекала будущим предательством, дескать, бросишь мать, уедешь к отцу на севера. Димка злился на ее дурацкие страхи, ломаным баском заверял, что никуда от нее не денется, и не нужны ему никакие севера.
Следующий конверт был тугим, плотным. Из него Акимов вынул черно-белый снимок: отец стоял на берегу реки. На тыльной стороне выведено «Это я гуляю по берегу Казыма».
«Здравствуй, сынок! Во первых строках своего письма хочу поздравить тебя с новым годом. Расти большой, не будь лапшой, слушайся маму. Недавно я повстречал Деда Мороза. Он подарит тебе…»
– Ото ж хуль конечно, прямо задарил всего… – недобро усмехнулся Акимов.
Он собрал письма, прихватил спички и вышел вон. Старая бумага вспыхивала весело, испускала особый запах горелых фотографий.
– Здесь водится таймень, – шептал Акимов и щерил рот в злобной усмешке. – Ишь ты, блядь… таймень.
Солнечное сплетение
Солнце яркое, майское пробивало паутину яблоневых ветвей и листьев, рваными бликами бегало по свежей траве, посмеивалось над человеческой неуклюжестью. Розоватые цветы белого налива готовились сбросить лепестки и обратиться завязью запретных плодов.
Сашка подтянул ранец за лямку, подложил его под голову, прикрыл глаза и стал думать о том, какая это несусветная глупость – запрещать есть райские яблоки в райском саду. Но думать не получалось. Под веками красные чертики на черном поле прыгали, как оголтелые, стремглав бросались в рябые зеленовато–синие разводы и в них растворялись, перерождались, обращались колючими кляксами и не давали себя рассмотреть. Сашка пытался поймать чертиков в фокус, но те разлетались в стороны, расплывались, словно крупица марганцовки в стакане воды.