Долгие сумерки путника
Шрифт:
Атур, главный воин-вождь, питал ко мне нескрываемую ненависть. Я лишил его возможности стать героем, одним из тех, кто вечно будет посещать их племя, являясь из страны мертвых.
Однако неожиданный случай избавил меня от этого врага, который все больше свирепел.
Атур вдруг влюбился в одного из своих воинов. Это у них дело довольно обычное, как и у ацтеков, и нисколько не осуждается и не карается. Известно, что, если не считать кровавых жертвоприношений, грех содомский, мужеложство, вызывает у христиан самое большое омерзение, когда они рассуждают об этих народах. В нашем
Брак Атура с юным воином вынуждал его оставить свой военный пост и смириться с участью женщин племени.
Однажды ночью этот мрачный гигант появился одетый в замшевую сорочку, какую носят невесты, и сам касик Дулхан взял его за руку и отвел туда, где находился юный воин. После свадебной трапезы парочка удалилась в отдельно стоящий вигвам. Утром на рассвете я увидел Атура — он уходил с женщинами селения собирать хворост и корни. Рассказывая об этом, я вспоминаю куплет, прочитанный в харчевне поэтом Нале, другом Брадомина:
Коль любви ты подчинился, Деньги — тьфу! Не надо злата! Знал маркиза я когда-то, Что на сапожнике женился.Я описал в «Кораблекрушениях», как меня посвящали в колдуны, или знахари. Описал уклончиво и неясно, чтобы не раздуть всегда готовый заполыхать инквизиторский костер. Да и в самом деле у меня никогда не было склонности или притязаний на звание колдуна.
Но меня заставил согласиться Дулхан.
— Ты полон связанных сил, — сказал он, делая жесты рыбака, запутавшегося в сетях. — Сил, которые я вижу в твоем взгляде, и отрицать это невозможно. Если не развить эти силы, ты можешь стать безумным или убийцей, злодеем… Человек становится орудием демонов, злых духов.
Поучая меня, Дулхан объяснил, что знахарь, или целитель, не должен делать ничего чрезвычайного ради жизни кого бы то ни было, ибо жизнь — небольшая ценность. Главное, сказал он, надо смотреть, достоин ли больной не умирать, так как пресловутое благо продления жизни может на деле обернуться злом как для самого больного, так и для всего племени, — что мы видим в случае со стариками, с много раз рожавшими женщинами и с негодными мужчинами.
С величайшим терпением он мне показал различные породы камней, способные впитывать болезни и страдания. Существует целая наука, как надо водить ими по телу больного, не только в том месте, где по виду засела хворь. Камни эти вбирают ее в себя. Затем колдун должен знать, можно ли эти камни снова очистить или надо их закопать, не то они принесут горе и беды.
Знахарь в своей сумке носит шесть-семь таких камней. По словам Дулхана, применять надо тот камень, от которого, когда его поднесешь к глазам больного, они сильно заблестят.
Обычный, нормальный способ лечения — действовать руками. Надо закрыть глаза, произносить молитвы богам и двигать руками у тела больного. Опытный колдун сразу почувствует легкое щекотание в ладонях. Это болезнь щекочет. Ощущается вибрация. Очень редко болезнь бывает
Дулхан счел совершенно естественным, что я буду произносить молитвы на своем языке. Молитвы «Аве Мария» и «Патер ностер». Его уроки впоследствии помогали мне и выручали в тяжких трудах, меня ожидавших. Дулхан убедил меня не отказываться от этого занятия. И, как я писал в «Кораблекрушениях», я даже оказался способен воскресить одного, которого уже сочли мертвым.
Я осмелился сказать касику, что у нас, христиан, такие действия почитаются дьявольскими и тех, кто этим занимается, сжигают на костре. Он снисходительно рассмеялся и объяснил мне, что знахарь, или колдун, собственно, не существует.
— Он — ничто. Он — всего лишь как отражение в воде. Власть его не что иное, как отражение силы больного, стремящегося спастись от смерти. Ты ничего не делаешь. Ваши люди очень глупые. По-моему, они просто всего боятся…
Он посоветовал мне несколько главных целебных трав и средств. В случаях серьезных ран применяют противный, вонючий ил из лагун, и он многих спасает. Когда мой сынок Амадис опрокинул котелок колдуний и обжег себе плечико, его намазали этим илом вопреки моим протестам. Но Амария меня успокоила и оказалась права.
В эти годы у нас было всего три серьезные стычки с неприятелем: наше нападение на племя догене и две битвы с индейцами майейе, которые расширяют свои владения и полагают, что должны навязать другим свой образ жизни и какого-нибудь из своих богов. Эти майейе, вместе с немногими кевене, взяли в осаду наше селение, окружив женщин в вигвамах. Они отвели канал в сторону от ущелья. Сумели они также перейти через горы, несмотря на пашу оборону.
Три дня мы опасались, что наши женщины и дети будут перебиты, — если бы враги атаковали селение, то могли бы очень быстро его разорить, хотя потом мы бы их все равно победили.
Тогда мне пришлось открыть моим индейцам секрет катапульты. За два дня мы соорудили десять штук, используя сосны, росшие на склонах и гибкие ремни из оленьей кожи.
Ночью мы их испробовали, и еще до рассвета я распорядился расставить катапульты, направив их все в одну точку, туда, где расположились лагерем враги. На них обрушился убийственный град камней. Новоиспеченные артиллеристы так и рвались снова и снова заряжать катапульты камнями.
Это было моим торжеством, Я стал Ганнибалом тех долин, и было устроено большое празднество, на котором мне удалось не слишком выделяться и не возбудить злобу вождей и жрецов.
И все же я чувствовал, что нахожусь на грани гибели.
На рассвете второго дня торжеств Дулхан увел меня на три дня охотиться на оленей и «побыть поближе к богам», как говорят они на своем красочном наречии. Это была большая честь, которую оказывают только главному жрецу, или отличившемуся вождю, или почетному гостю-касику.
Мы дошли почти до Дороги коров.
Я боялся, что он предложит мне стать касиком, — он уже не раз говорил, что чувствует усталость от жизни и желание совершить паломничество в Семь Городов. Такое возвышение было бы для меня роковым — касики пользуются весьма относительной властью и не могут долгое время настаивать на важных решениях без одобрения вождей.