Долгий полет
Шрифт:
6
Поток солнечного света струился сквозь иллюминатор на колени Бориса. Земли внизу не видно, ее плотно закрывают тучи. А над головой такая голубизна…
Борис с женой и сыном эмигрировал в Штаты давно, четверть века назад. Родители его к тому времени уже умерли. Остались в Иванове, на кладбище в Болино. А были бы живы – тоже без колебаний уехали бы. Как часто Борис вспоминает их.
В последние годы жизни отец делился иногда с Борисом своим долгим опытом существования под советским ярмом. «Мне много времени не понадобилось, – говорил он. – Уже через полгода после октябрьского переворота понял: к власти пришли бандиты». Интересная история случилась с отцом в приснопамятном тридцать седьмом. Время было страшное – по ночам советские люди не спали, прислушивались, не заскрипит ли тормозами возле их дома «черный
В том году в их квартирке появился телефон. Если он звонил, шестилетний Борис старался подбежать первым, снять трубку, важно сказать «але», позвать потом маму или отца. Телефонная служба тогда была еще весьма несовершенной, телефонистки на станции вручную соединяли абонентов. В трубке постоянно раздавались какие-то щелчки, шорохи. И вот однажды, когда позвонил приятель, отцу показалось, что их разговор кто-то подслушивает, даже чье-то дыхание, вроде, уловить можно. В последующие дни его подозрение лишь усилилось. Теперь сказать трудно – подслушивали отца на самом деле или это обстановка всеобщей слежки так подействовала на него.
Как поступил бы в такой ситуации обычный советский человек? Повел бы себя тише воды, ниже травы, стал реже разговаривать по телефону, а если и разговаривать, то повторяя к месту и не к месту лозунги о великих свершениях партии и правительства. Да еще, наверное, приготовил бы заранее чемоданчик с теплой одеждой – на случай, если все-таки придут ближайшей ночью и арестуют. Отец поступил иначе. Вечером он поехал в областное управление НКВД и записался на прием к начальнику управления. И тот отца, уже заполночь, принял. «В последние дни я заметил, что мой домашний телефон прослушивается, – сказал отец. – Насколько понимаю, это делают ваши сотрудники. Если у них есть какие-либо вопросы ко мне, я готов ответить. Для этого и пришел. Сам я считаю, что чист перед нашей замечательной советской властью». Начальник удивленно хмыкнул. «Гражданин Левитин, на сегодняшний день – вернее, ночь – у нас к вам вопросов не имеется. А если будут, вот тогда уж и поговорим». Он нажал кнопку возле стола, в кабинет заскочил адъютант. «Время позднее, трамваи не ходят. Отвезите его домой». Рассказав Борису эту историю много лет спустя, отец добавил: «А ведь мог и в камеру препроводить, не моргнув глазом. Но решил почему-то добрым себя показать – быть может, план по аресту `врагов народа' они в том месяце уже перевыполнили… Впрочем, начальника этого где-то через год и самого расстреляли. Кажется, как японского шпиона».
Борис помнит ту ночь. Мама, как обычно, раздела его и уложила в кровать. Но руки у нее почему-то тряслись. Непонятное мамино волнение передалось и Борису, сон никак не приходил. Выключив в комнате свет, мама замерла неподвижно у ночного окна. Спустя десятилетия Борису все еще слышится ее внезапный, хриплый вскрик. Выскочив из-под одеяла, Борис босиком подбежал к окну. Из большой темной легковушки, остановившейся возле их дома, вылез папа. И один, без сопровождающих, пошел к подъезду.
7
Когда в сорок первом году началась та страшная война, Борису было уже почти десять. Нынешние дети развиваются быстрее, в таком возрасте они уже сидят обычно за компьютером. А Борис тем утром, 22 июня, – смешно сказать – игрался в песочнице, во дворе их многоквартирного дома. Он строил из песка замок, о котором накануне прочитал в романе «Ричард Львиное Сердце». Над песочницей нависал балкон второго этажа – это был балкон в квартире, где жил вместе с родителями Петька Хохлов. Солнце уже стояло в зените, чуть припекало. Борис заканчивал обносить свой замок стеной из песка. И тут на балкон вышел Петька, какой-то необычно задумчивый. Был он лет на пять старше. Поставив локти на перила, Петька долго разглядывал копошившегося в песочнице Бориса. А потом мрачно сказал: «Борька, беги домой». Борис не любил, когда кто-то из старших мальчишек во дворе пытался им командовать. «А чего я побегу? Мне и тут хорошо». Губы Петьки скривила улыбка – какая-то растерянная. «Беги домой, я сказал!.. Сейчас по радио войну объявили». Бориса известие о войне не испугало. Он даже не поинтересовался, с кем именно началась война. Он твердо знал, так их учили в школе, что наша могучая Красная армия разобьет любого врага в пух и прах. А вот у Петьки, выходит, какое-то предчувствие было… Действительно, через три года, когда война уже катилась к концу, подошел Петькин возраст,
Прибежав домой, Борис увидел там суетящуюся маму. «Идем со мной в магазин, – сказала она. – Надо продуктами запастись». Внутри маленького магазина, по соседству с их домом, уже стояла толпа. Оказывается, не только мама была такой предусмотрительной. Когда подошла их очередь, на полках оставались только буханки хлеба. Продавщица выдавала по буханке на человека – мама и Борис принесли домой две буханки. А спустя несколько недель на все продукты ввели «карточки». Отменили их лишь спустя полтора года после окончания войны.
И еще один день – в начале июля сорок первого года – запомнился Борису… На западе страны, уже во всю полыхала война. А в Иванове, как бы по инерции, еще сохранялись какие-то приметы прежней, мирной жизни. Солнечным утром, в выходной, они с отцом поехали в Парк культуры и отдыха. Искупаться. Парк стоял тогда на окраине города – Уводь, пришедшая из загородных лесов, была там еще относительно чистой. Они ехали в полупустом трамвае. На задней площадке вагона, кроме них, никого не было. Борис нетерпеливо переступал ногами, даже иногда подпрыгивал, представляя, как через несколько минут ухнет в воду и поплывет «саженками». Отец отрешенно смотрел в окно. Потом, повернув голову, наткнулся взглядом на большой бумажный лист, прикрепленный к стенке вагона. На листе, под портретом Сталина, был напечатан текст его выступления по радио в связи с началом войны – выступления, в котором перепуганный тиран обращался к народу, использовав столь необычные для него слова: «дорогие братья и сестры». И вдруг Борис услышал над собой задумчивый голос отца: «Что, сволочь, теперь и мы стали для тебя братьями и сестрами?» Отец никогда прежде не говорил при сыне о своем отношении к режиму – боялся, что мальчишка где-нибудь проболтается. Сообразив, что сын слышал его слова, отец показал пальцем на сумку в руках Бориса и торопливо спросил, стараясь переключить его внимание: «А полотенце, надеюсь, ты не забыл, как в тот раз?..»
8
Евреев из бывшего Советского Союза понаехало на «историческую родину» больше миллиона. Примерно каждый пятый израильтянин говорил по-русски. Соответственно были и экскурсионные автобусы с русскоговорящими гидами. За две недели Борис сумел поездить на таких автобусах, посмотреть Израиль, хотя бы бегло. Был на Голанах – оттуда, с высоты, открывался широкий вид на сопредельную Сирию. Омочил ноги в озере Кинерет, там когда-то Иисус «ходил по водам». В кабинке, подвешенной к стальному тросу, поднимался на гору, где в древности располагалась знаменитая крепость Масада; в 73 году новой эры все иудеи, оборонявшие ее, покончили с собой, но не сдались в плен римлянам.
На экскурсию в Иерусалим его сопровождал Ромка. Автобус катил вдоль ущелья по широкому Первому шоссе.
– Посмотрите налево, – вещала в микрофон экскурсовод, толстая дама неопределенного возраста. – Вон сбоку от дороги вы видите старый грузовичок, покрытый ржавыми металлическими листами. Он стоит тут как памятник. Такие самодельные броневики с боем пробивались к Иерусалиму в 1948 году, подвозили сражавшимся там израильтянам оружие и продовольствие… Теперь посмотрите направо. Вон видите – деревья на холме? Это так называемые Сады Сахарова. Вы помните, конечно, был такой академик, борец за права человека…
Автобус свернул на асфальтовую площадку возле придорожного ресторанчика.
– Ну вот, а теперь давайте сделаем короткую остановку, разомнем ноги. Желающие могут перекусить. Отправляемся дальше через пятнадцать минут; пожалуйста, не опаздывайте. А вон там – вход в туалет. Он платный, три шекеля…
– Профессионально работает. И про туалет не забыла, – уважительно сказал Борис.
Ромка снял свою пляжную кепочку с большим козырьком, почесал затылок.
– Мне ее монолог – посмотрите налево, посмотрите направо – старый анекдот напомнил. Еще когда-то в курилке нашей Ивановской ТЭЦ слышал… Значит, едет по Парижу автобус с туристами. Экскурсовод говорит: «Вот прямо перед нами – Елисейские поля. Ну, а налево, на тротуаре, – непорядочные женщины… Теперь посмотрите направо – это Эйфелева башня. А рядом, в скверике, – непорядочные женщины… Вон видите остров на Сене – там возвышается знаменитый Собор Парижской Богоматери. Ну, а чуть в стороне от входа – непорядочные женщины». Один из туристов спрашивает: «Простите, а порядочные женщины в Париже есть?» Экскурсовод отвечает: «Конечно, есть! Но они – дороже…»