Долгий путь к себе
Шрифт:
Хмельницкий сел на указанное ему место, напротив мосластого казака, длиннолицего, рыжеусого, с пегим жидким оселедцем за ухом, с перерубленным саблей наискось носом, отчего все лицо перекосилось и один глаз был много выше другого.
— Перебийносом зовут меня! — сказал казак, упершись в Богдана своими глядящими каждый сам по себе глазами. — А хочешь, Кривоносом зови.
— О пане Максиме Кривоносе среди казаков большая слава, — сказал Богдан.
— Я — страшила, а это красавец наш, Нечай.
Голова у Нечая золотая, как у мальчика, брови черные на переносице срослись, глаза сокольи: душа до дна видна, и ни одного темного пятна на этой душе.
— Здравствуй, пан Данило! —
— Мы вчера только приехали. Отсыпались с дороги, — сказал Кривонос. — Ну, а пана Тягнирядно да пана Дорошенко ты знаешь.
— Знает! Всех он знает! — сказал кошевой атаман. — С Богом! Похлебаем.
Взял Богдан в рот казацкий суп — нёбо ожгло. Еда была самая простецкая: хлеб, накрошенный в горилку.
Повечеряли молча.
— Будь милостив, пан Богдан, расскажи о твоих задумках. Послушать тебя кошевой позвал нас из дальних наших берлог, — сказал Кривонос.
Богдан встал.
— Не стану я говорить вам, сечевикам, о чем все знают — о тяжелой доле украинского народа. О другом я вам скажу. Если мы упустим нынешний верный час, другого может и через века не случиться. Почему час верный? А потому, Панове, что народ и без запорожцев за себя вот-вот поднимется. На свою же погибель, если казаки останутся в стороне. Но казаки в стороне не останутся. Казаки сами пребывают в великом утеснении. Сенат Речи Посполитой задумал и вовсе свести наше племя с лица земли, превратив нас из вольных людей в хлопов. Но и это не все. На Украине между поляками ладу никогда не было, а ныне и подавно нет. Шляхтич шляхтича за горло берет, магнат магната кусает — по-собачьи живут. Так что если подниматься за свободу Украины, то — сегодня, пока в стане врага нет согласия. Выступим мы под святым знаменем нашей Христовой православной церкви, которая ныне самая жалкая нищенка на земле Речи Посполитой. А сверх этого у нас есть и самый большой козырь. С нами — король! Королевское слово нынче ничего уже не стоит в Варшаве, в Кракове и даже здесь, на Украине. Все это грозит гибелью государства. С Божьей помощью мы поднимемся на всевластие магнатов и освободим от их тиранства наш бедный народ, защитим православие, сохраним казачество и поможем королю навести порядок в доме его.
— Что ты хочешь от запорожцев? — спросил Дорошенко.
— Оружие и пушки! Даже самая малая победа над поляками всколыхнет Украину. Я хочу, не проливая крови, одним громом выгнать с Томаковки залогу корсунцев.
— Я с тобой, Богдан! — вскинул руки кверху Данила Нечай. — Ей-Богу! Бери меня, не пожалеешь!
Хмельницкий достал и положил на стол королевские привилеи, сам подошел к двери, отворил, позвал:
— Ганжа!
Вошел Ганжа со знаменем в руках.
— Это знамя вручил мне король. Он сказал мне, положа руку на саблю: «Разве вы не казаки, чтобы сами за себя постоять против ваших притеснителей?»
— Дадим ему пушки? — мелко захлопал белесыми ресничками кошевой атаман.
— Дадим, — сказал Дорошенко.
— Не королевскими регалиями ты пронял мое сердце, Богдан, — прохрипел Кривонос и откашлялся в кулак. — Я за тобой пойду. Волю добывать пойду, да только не казакам одним, а всему народу украинскому. Запомни, Богдан, всему народу!
— Спасибо тебе, Максим, — Хмельницкий подошел к нему и обнял. И почувствовал: Кривонос из железа кован.
Грохот пушек среди ночи, удалая атака — и Корсунский полк пана Гурского бежал в панике, бросив курени, продовольствие, оружие.
Хмельницкий, захватив остров, приказал возводить валы и рыть траншеи. Сам находил уязвимые места в обороне, сам пушки ставил.
Столь рьяное усердие
Это была старая дуда, но Хмельницкий продолжал дуть в нее, выдавая себя за человека растерявшегося, волею судьбы ставшего на путь бунтарства, ожидающего от господа прощения.
Пока чернила просыхали, он деловым почерком генерального писаря намахал очередной универсал: «Нас, чутких и живых, считают дикими и неспокойными. Отважных и весьма заслуженных, назвали нас бунтовщиками. Это же известно всему миру, что польское войско уничтожает казацкое и крестьянское добро, бесчестит их жен и дочерей. На всех возлагают невольничьи обязанности, тяготы, барщинные работы, вопреки древнему обычаю, а если кто публично или частным образом на тяжкие несправедливости выступит с жалобой, встретит только насмешки и пренебрежение. Самое большое — получит недостойные слова. Все думают лишь о том, чтобы искоренить казацкий род».
Письмо к Потоцкому и универсал к реестровым казакам Хмельницкий отправил в Кодак через запорожцев кошевого атамана. Универсал этот тоже дойдет до коронного гетмана. Потоцкий должен знать: в воззваниях Хмельницкого нет призывов, это — хныканье и жалобы.
В день на Томаковский остров приходило по десяти — пятнадцати человек. Поляки поставили в степи заставы, вылавливая беглецов.
В конце февраля под Томаковским островом появился Чигиринский полк во главе с кумом Кричевским. Полк атаковал остров с ходу, был встречен орудийным огнем и без особых потерь отступил. Хмельницкий послал в бой свою вольницу, и чигиринцы бежали, бросив половину обоза с продовольствием, порох и заряды.
Это была не война, а помощь.
— Надо уходить на Дон, — сказал ближним людям Хмельницкий.
— Но мы им всыпали! — изумился Тимош, неотлучно бывший при отце.
— Так на масленицу хорошо драться, стенка на стенку, но не воевать. Если бы чигиринцы ударили нам во фланги, вся бы наша ватага попала в плен. Пока есть время, учить нужно воевать вновь прибывших.
— Так ты ж на Дон собрался уходить! — прохрипел Кривонос и закашлял в жилистый свой кулак.
— Послы из Крыма вернулись, Максим. Ислам Гирея они не видели. Говорил с ними нуреддин. Говорил крикливо: гяурам-де веры нет, на слово гяуры не крепки. Велел передать тем, кто подослал казаков, что хан Ислам Гирей — государь великий. Он не даст истребить свое прекрасное войско, попавшись в западню к польским хитрецам.
— Мы этих поганых крымцев били и будем бить! — потряс над головой руками Данила Нечай. — Больно нужна их дружба!
Хмельницкий посмотрел на Нечая и улыбнулся:
— Данила! Мы прогнали корсунцев — врасплох их застали. Мы побили Чигиринский полк — братья-казаки не захотели нас побить. Бог даст, побьем самого Потоцкого. Уж он-то нас миловать не станет, и не мы на него, он на нас нападет первым. Только ведь война на том не кончится, — голос Богдана зазвенел металлом. — Чтобы добыть свободу Украине, надо насмерть уложить Речь Посполитую! Государь на государя в одиночку не пойдет, пойдет в союзе с другим государем.