Долгий путь в лабиринте (др. изд.)
Шрифт:
Горбатый старик всем корпусом повернулся на голос.
— А ну, цыц! — сказал он. — Хочешь спросить — спрашивай, но не язви. Где ты там? Вылазь!
У входной двери встал с пола парень. Стал пробираться вперед, перешагивая через сидящих.
— Мой подручный, — сказал старик секретарю партячейки. — Глуп еще, молод, но на строгательном работает подходяще. Дома у него не ахти — отец с войны не пришел, мать выпивает… Ты говори, говори, — обратился он к парню.
— Я что? — смутился юноша. — Я же хотел… Ловко, говорю, придумали с паровозами!
Все
— Что из всего этого получилось, судить вам, — сказал Кузьмич. — Вот несколько цифр, которые я запомнил. После прекращения пассажирского движения в Москву и Петроград ежедневно стало прибывать по 209-210 вагонов с продовольствием, а за месяц до этого прибывало 117-118 вагонов… Ну-ка прикиньте, стоило огород городить?
В комнате одобрительно зашумели.
— Вижу, прикинули, — усмехнулся Кузьмич. — Можете считать — партия коммунистов добилась, что от крупнейших пролетарских центров отведена угроза голода.
Горбатый старик встал, повернулся к собранию. Но он не успел ничего сказать. В коридоре послышались шаги, от сильного толчка дверь распахнулась, в комнату ввалилась группа людей. Четверо мужчин держали за руки пятого — лицо этого последнего трудно было разглядеть, мешали волосы, упавшие на глаза; кроме того, он был ранен, из ссадины на лбу текла кровь.
Секретарь стал отчитывать конвоиров: ежели изловили ворюгу или дебошира, следовало отправить его в милицию, а не тащить на разъезд, где идет важное собрание.
Один из конвоиров, пожилой человек в спецовке, молча положил на стол никелированный браунинг.
Кузьмич взял пистолет, подержал на ладони, будто взвешивая.
— Налетчик?
Конвоир покачал головой.
— Мы с блокпоста шли, я и Светелкин Иван, — он показал на товарища. — Слышим, поезд нагоняет. Ну, чуток отошли от путей, ждем. Эшелон все ближе. И вдруг видим: человек на подножке тормозной площадки вагона.
— Сигать собрался? — спросил секретарь.
— Точно… Ну, пусть, думаем, сигает, нам-то что! Прыгнул! Да неловко у него получилось, или зацепился за что, только стал он кувыркаться по насыпи — да как врежет лбом в камень! Мы бегом к нему. Вот и эти парни, — конвоир показал на двух молодых рабочих, которые тоже держали раненого незнакомца, — я их знаю, они из резерва кондукторов, эти ребята тоже все видели и примчались.
— А прыгун? — спросил секретарь.
— Лежит. И пистолет рядом с ним — вывалился из-за пазухи. Я прибрал пушку: отдам, как очухается, ежели он чекист или, скажем, из милиции… Кто-то побег за водой. А я тем временем руку за пазуху потерпевшему. Интересно же, кто он такой, бедолага… Гляжу — документы. Два документа, секретарь. Фамилии разные, а карточки одинаковые.
— И на обоих он? — сказал секретарь.
— Точно.
— Тогда понятно.
— Вот и мы сообразили, что возвращать ему пушку вроде не стоит. Разобраться треба.
— Верно сообразили.
— Все. — Рабочий извлек из кармана несколько книжечек, положил на стол. — Вот они, бумаги-то. Что делать дальше?
Секретарь взглянул на Кузьмича.
— Заберешь субчика?
— Заберу.
Кузьмич подозвал Лелеку, передал ему пистолет и отобранные документы.
— Побудьте с задержанным, пока подгонят дрезину. Потом с двумя коммунистами доставите его к нам.
Лелека молча кивнул. Говорить он не мог. Человек, которого задержали рабочие, был Борис Тулин.
Секретарь партячейки распорядился, чтобы освободили соседнюю комнату. Лелека отвел туда Тулина, усадил на полу, в дальнем от двери углу, сам устроился на стуле у входа.
Тулин поднял голову, хотел что-то сказать. Лелека многозначительно показал на дверь. Несколько мгновений он размышлял, потом быстро скрутил папиросу и распахнул дверь. Окажись за ней человек, он бы увидел, что чекисту потребовался огонь для цигарки, только и всего.
Но коридор был пуст. Из другого конца здания доносились голоса. Это продолжалось собрание.
Лелека прикрыл дверь, обернулся к Тулину:
— Будешь бежать. Придется снова прыгать. На этот раз с дрезины… Прыгнешь?
— Да.
— Я дам знать когда. Следи за мной. Переложу наган из правой руки в левую, так сразу и прыгай. Я стрелять буду, не бойся…
— Куда мне потом?
— Домой не ходи. Иди на Николаевскую, в синематограф. Сядешь в одном из задних рядов, с левого края. Жди, пока не появлюсь. Теперь говори!
— Сделал чисто.
— Слава Богу!..
— Только возникло обстоятельство…
Тулин рассказал о Сизовой, о том, что на вокзале она интересовалась адресом госпиталя.
Лелека побледнел. Теперь он не сомневался, что находится под подозрением. Его проверяют, причем действуют энергично… Пока удалось отвести непосредственную опасность. Но что будет дальше? И… как поступить с Тулиным?
Несколько минут назад он принял решение, казавшееся единственно правильным: Тулин будет убит при попытке к бегству. Разговоры о встрече в синематографе были камуфляжем, рассчитанным на то, чтобы успокоить Тулина… Но теперь все переменилось. Сизова опознает убитого. Это значит, что ЧК выйдет на Белявских, у которых последнее время проживал Тулин. А от Белявских потянется ниточка к самому Лелеке…
Что же делать?
Время было на пределе — каждую секунду могли вернуться те, кого послали за дрезиной.
И Лелека решился.
Подскочив к Тулину, он склонился к нему, торопливо зашептал. Тот слушал, время от времени коротко кивал в знак того, что понимает замысел партнера.
Несколько минут спустя отворилась дверь в комнату, где продолжалось собрание. На пороге стоял Лелека. Гимнастерка на нем висела лохмотьями, лицо было разбито и кровоточило. Шагнув вперед, он зашатался и рухнул на пол.