Долгий путь в лабиринте
Шрифт:
— Да, у меня был самолет, гоночные автомобили. Но все это в прошлом… Скорее бы закончилась война!
— Думаю, вам недолго осталось ждать.
— Тем сильнее тревога за судьбу Эстер.
— У нее все в порядке.
— По мере изучения русского языка я проникаюсь все большим беспокойством… Ваши противники — опасные люди. Бог знает, что они могут натворить, когда убедятся, что проиграли войну. А Эстер в самом трудном месте: сидеть на бочке с бензином не многим лучше, чем на бочке с порохом… Она играет со смертью, а я тренируюсь в спортивном зале! У меня в стране не принято, чтобы мужчина отсиживался за спиной
— Хотели бы отправиться к ней? — Гейдрих проговорил это как бы между прочим. Он даже не посмотрел на собеседника.
— Хочу, чтобы ее вернули мне. Сегодня я прочитал в газетах: Ленинград обложен, вот-вот падет Москва. Если так, то Россия дышит на ладан. Зачем же задерживать там Эстер? Мое самое большое желание — заполучить супругу целой и невредимой, вернуться с ней в Южную Америку. Ведь мы и там можем быть полезны немецким друзьям…
Гейдрих промолчал.
Еще несколько минут назад он был вполне доволен своим спортивным наставником. Тот выглядел светским человеком, умным и приятным собеседником. К тому же отлично тренирован, по-юношески резок и быстр, хотя далеко не молод. Даже мелькнула мысль — при случае позвать его к себе домой, познакомить с женой. Она тоже интересовалась приемами каратэ.
Теперь же Гейдрих вдруг почувствовал, что все это ушло и возникло новое чувство — неприязнь. Его стал раздражать этот человек. Мало того, что слишком уж он аполитичен и независим в суждениях, еще и подчеркивает эти качества своего характера. Похоже на браваду. Или на игру. Но зачем она, эта игра?..
Энрико ехал домой. Как ни важна была состоявшаяся встреча — выход на самого руководителя РСХА, — сейчас его мысли были о другом: менее чем через два часа предстояло свидание с Кузьмичом!
О том, что Кузьмич здесь, в Берлине, он узнал сегодня утром, когда, выйдя из дома, осмотрел свой автомобиль. На переднем правом колесе «опеля» он обнаружил бумажку. Крохотная бумажка была прилеплена комком грязи к шине — под самым крылом, чтобы не достал дождь. Это и была «визитная карточка» Кузьмича: на обрывке газеты он сообщал о времени и месте встречи.
Энрико не видел его больше года. Почти пять месяцев не имел вестей от Саши — лишь однажды, вскоре после того как она была заброшена на Родину, его отыскал Дробиш и передал, что у Саши все благополучно. На этом связь с Дробишем прервалась. Что с ним случилось, Энрико не знал: ему было запрещено появляться в районе замка Вальдхоф. Встречи могли состояться лишь по инициативе Дробиша.
Он прибавил скорость. Надо было успеть переодеться, обдумать все то, что он должен сообщить Кузьмичу, ничего не забыть — ведь встреча будет такой короткой!
…В назначенное время он приехал на тихую восточную окраину города. Поставив машину, прошел несколько сот метров и оказался перед входом в пивную. На вывеске заведения красовалась свиная голова, обрамленная кружками с пышными султанами пены. Железная винтовая лестница вела вниз — пивная была расположена в глубоком подвале.
Войдя в зал, он не сразу увидел Кузьмича — его заслонил кельнер, принимавший заказ. Но вот кельнер отошел, Кузьмич приветливо поднял руку. Они поздоровались, старик потрепал Энрико по щеке, пригласил сесть. Это выглядело вполне естественно. Для многих берлинцев пивные заменяют клубы, здесь собираются
Кельнер принес Кузьмичу пиво и тарелку с вареными свиными ножками.
— Мне тоже. — Энрико передал служителю продуктовую карточку. Тот ловко вырезал мясные талоны и удалился.
— У Саши все хорошо, — негромко сказал Кузьмич и улыбнулся.
— Мы встретимся еще раз? — быстро спросил Энрико.
— Да… Что ты знаешь о Дробише?
— Последний раз виделся с ним в апреле, когда вернулся из Ирана. С тех пор молчит.
— Судя по всему, руководитель его группы провален.
— Значит, и Дробиш?
Подошел кельнер. Энрико кивком поблагодарил его, принялся за еду.
— Значит, и Дробиш? — повторил он, когда служитель удалился.
— Скорее всего, что так. Но нужна окончательная проверка. Представляешь, что может произойти, если в СД установят, что он лазил в сейф своего хозяина?
— Если Дробиш и провален, то пока молчит. Иначе меня бы арестовали. А пока я вне подозрений.
— Почему так думаешь?
Энрико рассказал о контактах с Гейдрихом.
— Сегодня проводили тренировку. Послезавтра снова встретимся в спортивном зале. Кстати, он заверил, что у Саши все благополучно. Я пытался выяснить намерения нацистов в отношении Кавказа. Конечно, ответа не дождался. Но я отвлекся… Как же быть с Дробишем?
— Тебе придется этим заняться. Сам понимаешь, как все важно.
— Попытаться навести справки в самом замке?
— Исключается!
— Что же тогда?
— Ты и Саша жили в Вальдхофе около недели… Кто вас видел?
— Только Тилле и Дробиш.
— А сын хозяина?
— У него есть сын? Я и не знал.
— Значит, мальчишку услали из замка, пока вы там находились. Да так оно и полагалось: Тилле службу понимает, осторожен. Знаешь, очень хорошо все складывается! Парня зовут Андреас. Сейчас ему лет восемнадцать-девятнадцать. Вот твой объект, Энрико. Но встретиться с ним надо за пределами Вальдхофа. Влезь к нему в душу. Он должен быть в курсе того, что случилось с Дробишем.
В зал вбежал мальчишка с кипой газет.
— Одесса, — закричал он, размахивая газетой. — Войска фюрера захватили сегодня крупный южный город Советов — Одессу!
Посетители повскакали с мест, расхватывая газеты.
— Эй! — Энрико швырнул парню монету.
Тот поймал деньги, протянул газету. Энрико развернул ее. Да, два с половиной месяца мужественно оборонялась Одесса и вот сегодня пала.
— Ну-ка, приятель!
Возле столика стоял старик с черной повязкой на глазу. Он только что отхлебнул из большой кружки, потрясал ею.
— Я бывал в этом городе! — кричал старик. — О, мама-Одесса — прима! Я моряк, господа! Я ходил в Одессу. Но я был там гостем. Теперь буду хозяином!..
— Хорошо сказано. — Энрико встал. — Надеюсь, встретимся с вами в Одессе, продолжим наш разговор!
Он протянул руку одноглазому. Тот подал свою. В следующую секунду старик скривился от боли, выдернул руку.
— Вы сумасшедший, — простонал он, дуя на пальцы.
— Простите! — Энрико изобразил смущение, растерянность. — Но поймите меня: я взволнован не меньше вашего!.. Эй, обер, кружку пива старому морскому волку за мой счет!