Долгий сон
Шрифт:
— Замучился, поди, сынок, — сочувственно встретила его Эмма.
— Пуп, тут миссис Таккер просила, чтобы я потолковал с тобой, — неловко, но добродушно начал Джим.
Рыбий Пуп насторожился; их обхождение было чересчур уж ласковым — это не предвещало ничего хорошего. Он сел и вскинул голову.
— Ну выкладывай, Джим, — недовольно сказал он.
— Пуп, мы хотим, чтоб ты кое-что сделал для нас, — сказал Джим.
— Это что же?
— Поди опять учиться в школу, — вскричала Эмма. — Сынок, ведь пропадешь!Я
Эмма залучила Джима себе в союзники; Рыбий Пуп с досадой нахмурился. Он бросил школу с согласия Тайри и не собирался снова садиться за учебники. Какое-то могучее, неискоренимое чувство заставляло его не уклоняться от свидания с заманчивой мечтой, созданной его воображением; он не знал, что породило эту мечту, но ею тайно определялись все его побуждения. Живя с ощущением неясного ужаса, он знал, что ему суждено сойтись в поединке с белым миром, уничтожившим Тайри, и с безотчетной враждебностью относился ко всему, что удерживало его от этого поединка.
— Джим, — спокойно сказал он. — Я буду жить, как велел папа.
— Ты и кончить хочешь, как твой папа? — негромко спросил Джим.
— Не ты ли кормился у папы, а теперь — он еще остыть не успел, а уж ты его в грош не ставишь! — упрекнул Джима Рыбий Пуп.
— Пуп, — просительно сказала Эмма, — не связывайся с белыми, как Тайри.
— Мама, я знаю, что делаю!
— А Тайри — тоже знал, что делает? — едко спросил Джим.
— Не смей так говорить про папу, — ощетинился Рыбий Пуп.
— Я добра тебе желаю, — сказал Джим. — Оттого и говорю так. Пуп, времена меняются. Похоронную контору я беру на себя, как при Тайри. Ступай опять в школу, учись. Узнаешь, на чем мир держится, — тогда ты сам себе господин, тут тебе и свобода, и никого спрашиваться не нужно…
— Вот это будет по-божески, сынок, — ввернула Эмма.
— Вы лучше вот что послушайте… — Рыбий Пуп вытащил завещание Тайри и помахал им в воздухе. — В папином завещании сказано, что мне делать.
— Разреши взглянуть, Пуп? — спросил Джим.
— Гляди.
Джим взял завещание и, поднеся его к свету, падающему от торшера, начал читать. Подошла Эмма и встала, заглядывая через его плечо. Рыбий Пуп ждал, нервно затягиваясь табачным дымом.
— По закону выходит, что Пуп — полный хозяин, — со вздохом сказал Джим.
— Но ведь он еще мальчик! — воскликнула Эмма.
— Миссис Таккер, по завещанию вы — опекун сына, но во всем, что касается повседневных дел, канцлерский суд будет его поддерживать. Адвокат Хит, надо полагать, не сегодня-завтра представит туда бумаги. А по ним Пуп имеет право продолжать деловые отношения с Мод Уильямс, — объяснил Джим.
— Каким надо быть дураком, чтобы так распорядиться, — объявила Эмма.
— Папу еще не похоронили, а он для тебя уже дурак! — пристыдил ее Рыбий Пуп.
— Ничего, я похлопочу, чтобы изменили это завещание, — зловеще пригрозила Эмма.
— Ха-ха! — разразился презрительным смехом Рыбий Пуп. — Ты, мам, уж лучше не лезь не в свое дело. Если я не буду собирать деньги, начальник полиции захочет узнать, кто это мне мешает.
— В этовам правда опасно входить, — сказал Джим Эмме.
— Но что ж мне делать? — спросила Эмма.
— Так ты, значит, рассчитываешь получать деньги с Мод? — спросил Джим.
— Уж это моя забота, — огрызнулся Рыбий Пуп.
— Ну и кончишь, как Тайри, — предсказала Эмма, — уложат и тебя белые пули! Послушай меня, сынок. Мы знаем больше тебя; на то мы старше. Белые только тогда дают тебе загребать для них жар, когда могут в любую минуту тебя раздавить.
Что они к нему привязываются, он сам по себе.
— Ничего, меня не раздавят, — угрюмо сказал он.
— Ты что, уж не веришь ли белым полицейским? — спросил Джим.
— Никому я не верю, — сказал Рыбий Пуп.
Эмма встала, сердито сверкнув глазами.
— Ну, я вот что порешила с Божьей помощью, — объявила она. — Я тебе мать. Я тебе жизнь дала. Растила тебя, кормила, старалась научить, что хорошо, что худо. И пока ты под этой крышей, ты с Мод Уильямс знаться не будешь!
Черный мир ополчился на него, оспаривая его право вести дела с белым миром после расправы, которую этот белый мир учинил над ним, но Рыбий Пуп не желал подчиниться. Джим и Эмма требовали, чтобы он связал свои надежды с той жизнью, какою живут они, — жизнью, которую он презирает, ибо это жизнь в страхе и позоре. Получалось, что он заодно с врагом и против своего народа, а между тем он ненавидел этого врага, потому что умел видеть себя и свой народ такими же, как их видел враг.
— Мама, не говори так! — вскричал он.
— Только так. Мне все равно, что там у Тайри в завещании.
— Там сказано, чтоб я собирал деньги! — крикнул он. — Я тебе не подчиняюсь! Может быть, мне вообще уйти?
— Если не хочешь слушаться, уходи! — бросила ему Эмма.
— Ладно. Я уйду! Посмотришь! — Он с вызывающим видом шагнул в коридор.
— Пуп! — Джим, встав, пошел за ним.
— Ты только не ввязывайся, Джим! Твое дело — управляться в конторе!
— Я знаю, Пуп, — сказал Джим. — Ты — хозяин. Просто я старше…
— Не надо, пускай уходит! — кричала Эмма. — Дурака все равно ничему не научишь. Видел, чем кончил Тайри, и все равно не образумился!
— Я сейчасухожу, сегодня! — объявил он, чувствуя, что не может здесь больше оставаться ни минуты. — У меня снята квартира на Боумен-стрит, перееду туда!
— Сделай милость! — не сдавалась Эмма. — Я не позволю устраивать под моей крышей контору по содержанию вертепов!