Долгий сон

Райт Ричард

— Все, я пошел за вещами, — буркнул Рыбий Пуп.

— Ни до чего ты в этом доме не дотронешься без моего разрешения, — бушевала Эмма, уже не зная удержу в своем благочестивом негодовании.

— Что же, и вещи нельзя забрать? — оторопел он.

— В этом доме распоряжаюсь я. — Эмма оставалась непоколебима.

— До завтра, Джим, увидимся в конторе, — сказал Рыбий Пуп.

— Погоди, — окликнул его Джим. — Я с тобой.

— Завтра в конторе, сказано! — гаркнул Рыбий Пуп, грохнув парадной дверью так, что задребезжали филенки. Он трепетал от гнева, и все же полон был тайного торжества. Он сделал первый шаг навстречу будущему, которое манило его с такой же силой, с какой отпугивало

от себя.

XXXV

Оплакивал ли Рыбий Пуп Тайри? И да, и нет. Ненавидел ли, положа руку на сердце, тех, кто его убил? Да нет, едва ли. В своем отношении к отцу он слишком часто руководствовался тем, как относятся к Тайри белые, и оттого слишком много рассудочности было в его сыновней любви. Он был исполнен глубочайшего сострадания к Тайри, слишком хорошо зная, сколь безнадежна была жизнь отца в сравнении с жизнью белых, подмявших его под себя. Он не мог забыть Тайри, как не мог бы забыть самого себя, ведь в известном смысле Тайри был как бы тенью его самого, отброшенной миром белых, всевластным миром, который был его проклятьем и его мечтой. И потому, не умея по-настоящему скорбеть о Тайри, он все же подсознательно строил свою жизнь как памятник скорби о нем и одновременно как невольное свидетельство преклонения перед его убийцами.

Рыбий Пуп нутром чуял всякий всплеск в течении событий Черного пояса. Приученный к неравенству, он знал, когда действовать, а когда затаиться и выжидать. Он не предпринимал никаких шагов, чтобы встретиться с начальником полиции Кантли, — в нужное время белый сам придет к нему. Большое жюри так все еще и не заседало, и он мог только догадываться, что злополучные погашенные чеки каким-то образом все же попали в руки Кантли. Рыбий Пуп нет-нет да и думал про Макуильямса, но тот не давал о себе знать. И потом, ведь Макуильямс подвел Тайри, и потому лучше не искать с ним встречи. Он исправно собирал подати, неукоснительно деля барыши на две равные части: одну — белому кесарю, другую — себе. Мод не могла нарадоваться на него.

— Знаешь, как Тайри не стало, я все боялась облавы, — признавалась она. — Ну а теперь, раз ты берешь деньги, у меня на душе спокойно. Самое разлюбезное дело, когда все идет заведенным порядком. Плати денежки — и не знай забот.

— Можешь не волноваться, — обнадеживал он ее.

— Пуп, — вкрадчиво начала она как-то.

— Что, Мод?

— Ты на нас с Верой зла не держишь, а? Что с Тайри так вышло, то мы тут не повинны, ты это знай.

— Да-да. Я знаю, — с неловкостью пробормотал он.

— Пуп, мы ведь черные. Какие наши права.

— Да понимаю я, Мод, — со вздохом сказал он.

Он все понимал, но не мог ее уважать. Он все понимал, но он не мог уважать себя.

— Куда ни ступи — повсюду он, так, что ли? — сокрушенно посмеиваясь, сказала Мод.

— Вот именно.

— Кто он-то, а? — поддразнила его Мод.

— Белый, а то кто же, — невесело усмехнулся Рыбий Пуп.

Они помолчали, думая о себе так, как, по их представлению, должны были думать о них белые, — помолчали, исполнясь стыда в своей молчаливой безропотности.

Обсудив с адвокатом Хитом дела, касающиеся утверждения его в правах наследства и тому подобное, Рыбий Пуп принял свое первое важное решение: распорядился, чтобы Тайри хоронили вместе с жертвами пожара — жест, рассчитанный на то, чтобы смягчить отношение жителей Черного пояса к семье Таккеров. Эмма узнала об этом его решении слишком поздно, когда приготовления к похоронам шли полным ходом и уже ничего нельзя было изменить. Рыбий Пуп только сказал ей холодно:

— Так хотел бы папа.

Слыша, как судачат обитатели Черного пояса, Рыбий Пуп убеждался, что решил правильно.

— …Тайри-то вон не сбежал, как этот доктор, — он сам жалел, что так получилось с «Пущей». Ну ошибся человек, с кем не бывает…

— …за то и убили его эти белые сволочи, а раз убили, стало быть, боялись…

— Ох и пес он был, этот Тайри! — воскликнула как-то утром черная толстуха, когда Рыбий Пуп пришел к ней за квартирной платой. — Какой там пес — чистый тигр! Гляди, как белых переворошил!

Чернокожий пьянчужка разглагольствовал, сидя в баре Черного пояса:

— Один разбой в муниципалитете! Глядите, что с Тайри сотворили, а ведь большой был человек… Где доктор Брус, покажите мне его?.. С муниципалитетом тягаться — гиблое дело, либо в могилуупрячут, либо сампо гроб жизни будешь прятаться!

Брюхан, которого Рыбий Пуп, доктор Брус и Тайри мечтали сделать козлом отпущения, был мертв, и тело его, никем не востребованное, лежало в городском морге. Мейбелл, которая некогда так остро воспринимала расовое неравенство, теперь, потрясенная гибелью стольких своих товарок, покончила с прежним ремеслом и, перестав торговать своим телом, ударилась в религию, дабы стать евангелисткой во избавление мира от всяческих зол. Доктора Бруса после того, как он скрылся неизвестно куда, большое жюри заочно обвинило в «преступной халатности и многократном непреднамеренном убийстве»; в сущности, вся вина была возложена на него одного. Глории никто не хватился, даже полиция не расспрашивала о ней — Рыбий Пуп два раза медленно проезжал мимо ее дома, глядя на заставленное молочными бутылками, заваленное газетами крыльцо.

В связи с дерзким нападением на секретаря суда Альберта Дэвиса и яростной шумихой, которую подняли вслед за тем газеты, мэр города «в интересах общественного порядка» вынужден был подать в отставку. Его преемником, по его же тайному наущению, городской совет пока что избрал его близкого друга, тем паче что новые выборы все равно были не за горами. Начальник полиции Кантли, окруженный всеобщим подозрением, при отсутствии, впрочем, прямых улик, тоже подал в отставку, заявив при этом: «Считаясь с общественным мнением, встревоженным недавними событиями, я охотно слагаю с себя служебные обязанности, несмотря на то что нет ни малейших доказательств моей виновности. Служба в полиции никогда не была мне по душе. Я намерен выставить свою кандидатуру на пост губернатора штата». На место Кантли был назначен один из его ближайших друзей.

Девственно-белая коллегия присяжных при коронере установила, что Тайри сам навлек на себя смерть, «угрожая огнестрельным оружием полицейским, находившимся при исполнении служебных обязанностей». Кое-кто догадывался, что Тайри убили, чтобы не дать ему выступить перед большим жюри. Другие намекали, что он внезапно перекинулся к левым и начал выступать с требованием равных прав для черных и белых. Шушукались, будто Тайри застигли в публичном доме для черных в постели с черной любовницей полицейского начальника и там же застрелили. Высказывались циничные предположения, что полиция убрала Тайри после того, как он стал зажимать долю, которая ей причиталась от его неправедных доходов. И только самым прожженным и неболтливым — проституткам и игрокам — было известно, что Тайри заманили в засаду, но даже здесь, в преступном мире Черного пояса, никто не знал, что истинной причиной убийства были погашенные чеки, которые служили неопровержимым свидетельством продажности полиции, чеки, которые в ту безумную ночь Тайри передал Макуильямсу. Знал один Рыбий Пуп — знал и молчал, следуя последнему наказу Тайри и инстинкту самосохранения…