Долгое дело
Шрифт:
— Дождь льёт…
— Лили и не такие.
— Холодно…
— Бывали и морозы.
— Грибы поджарила?
— На завтрак, к твоему приходу.
— Только не пережарь. Как там домовой?
— А его нет, он ушёл к тебе.
— Да, он здесь, поэтому я спокоен. Хочу вот лечь на диван и поспать. А ты?
— Я тоже ложусь.
— Спокойной ночи, Лидок.
— Спи, Серёженька…
Из дневника следователя (на отдельном листке).
Главное достижение цивилизации не
Добровольная исповедь.
Иногда я обращаюсь к Бахусу. У каждого из нас что-то болит, поэтому каждый старается забыться. Каждый-каждый! Один сидит у телевизора, второй бежит на стадион, третий придумал хобби, четвёртый играет в домино-карты… Но самый надёжный способ — выпить и прийти в состояние эйфории, именуемое в народе кайфом. В конце концов, пьяница — это человек, который забывается не тем способом. Пью ли я?
Я не пью, а продлеваю удовольствие жизни.
Беспалов неприкаянно прошёлся по коридору и сел у кабинета Васина. Городская прокуратура оживёт через полчаса, не раньше. Надо бы подождать в машине. Скажут, прокурор района, а болтается по коридорам, как следователь после дежурства. Где-то здесь Рябинин… Расхлябанный стул сутяжно крякнул в утренней пустоте. Прокурор непроизвольно отозвался хриплым вздохом и закурил сигарету. Невкусный дым сухо вошёл в него, не успокаивая. Где-то здесь Рябинин…
Но почему Рябинин? Почему всё, что случается в прокуратуре, случается именно с ним? С тихим Рябининым в очках… Мария Фёдоровна Демидова… бой-баба, которая и рискнёт, и не всегда обдумает, и может наорать на вызванного, и послать любого начальника в даль заоблачную… И ни жалоб на неё, ни заявлений.
Потому что Рябинин вежливый, а значит, и слабый. Он впечатлительный и поэтому слабый. Он гордый, а гордый человек слаб, потому что гордый уязвим. Он думает, а думающий ничего не видит и не слышит, и поэтому тот, который всё видит, слышит и всюду принюхивается, сильней думающего. Но тогда на кой чёрт они, сильные?
Беспалов скомкал недокуренную сигарету и бросил в урну, — курят для удовольствия, а не для дыма.
Слабый Рябинин… А ведь на днях Беспалов назвал его борцом. Какая-то психологическая неразбериха. Получалось, что в нём жили два противоположных мнения об одном человеке: Рябинин слаб и Рябинин борец. А слаб ли? Слабый не тот, кто падает духом. Кто из нас не падал? Тот, кто не пал духом от беды, ещё не сильный — он, скорее, бесчувственный. Слабый человек тот, кто пал духом от беды и не поднялся. Сильный — поднимется. Поднимется ли Рябинин? До сих пор вставал. Но и удары-то бывают разные. Не после каждого встанешь.
— Беспокоитесь о кадрах? — усмехнулся Васин, доставая ключ.
— Кому-то нужно, — тоже вроде бы отшутился прокурор района.
Он пришёл следом в просторный, выстывший за ночь кабинет. Васин закрыл окно, причесался, дунул на расчёску и мудро глянул на Беспалова:
— Есть что-нибудь новенькое?
— Да нет. Пришёл узнать…
— В десять часов пойду к заму.
— А Рябинин что?
— Не признался.
Беспалов спрашивал не об этом. Что он — протирает очки, теребит ли давно растеребленную шевелюру или обиженно хмурится?
— Уж слишком скоро мы поверили в его виновность.
— Дело не в вере, а в доказательствах, — зевнул невыспавшийся Васин.
Беспалов молчал. Он пришёл сюда без планов, без цели и без мыслей пришёл, потому что не мог сидеть у себя в районе. Но надо говорить, Рябинин ведь замкнётся, как подросток на допросе.
— Андрей Дмитриевич, вы заметили, как воспринимаются преступники в детективах? Если его ловят и ничего о нём неизвестно, то мы этого преступника ненавидим. А если преступник живёт и действует на наших глазах, то мы переживаем вместе с ним и даже сочувствуем…
— Ну и…
— Рябинина я хорошо знаю.
— Естественно, ваш кадр, — согласился зональный прокурор поощрительным тоном: и что же, мол, за кадр?
Беспалов вдруг растерялся. Не от мысли Васина, верно определившей цель прихода районного прокурора, а от внезапной возможности рассказать о нечужом человеке, судьба которого будет решаться в десять часов. Он мог бы толково и сразу охарактеризовать Демидову, мог бы Базалову… Мог бы любого.
— Знаете, Рябинин никогда в транспорте не сидит, — сообщил Беспалов, удивившись, этим ли он хотел начать разговор о следователе.
— Почему?
— Уступает место кому угодно.
— Вежливый, — недоуменно потишал Васин, видимо ждавший подробного отчёта о работе следователя.
— Рябинин любит жену, — заявил Юрий Артемьевич, как ему показалось, таинственно.
— Все мы любим жён.
— Он любит не так, как все.
— Я тоже люблю не так, как все.
Беспалов наждачно зашуршал плащом, который он так и не снял. Неужели рассказывать, как Рябинин допрашивает, проводит очные ставки и ездит на места происшествий? Неужели рассказывать, сколько он расследовал дел и по каким статьям? Это видно из официальных отчётов. Это они знают. Но он всегда спорил с Рябининым, доказывая, что человек красен трудом. Почему ж теперь ему не хочется рассказывать о его труде?
Юрий Артемьевич нервно сдвинул подбородок и вернул его на место — что он может сказать о Рябинине, если несколько минут назад сам удивлялся непонятности его натуры?
— В прошлом году он ездил в отпуск… В том городке убили на танцах парня. Дикое преступление, всех всполошившее. Рябинин включился и весь отпуск проработал, вроде частного детектива. Помог раскрыть…
— Да, была официальная бумага с благодарностью, — сухо отозвался Васин.
— Рябинин размышляет о жизни, ищет её смысл…
— Ну и что?
— Разве это ни о чём не говорит?
— Я знавал преступников — больших интеллектуалов.
— Андрей Дмитриевич, неужели вы серьёзно считаете Рябинина преступником?
— Не важно, что я считаю, а важны улики.
Васин помолчал, раздумывая, продолжить ли начатую мысль или остановиться на сказанной, уже завершённой. Его глаза изучали Беспалова, как просвечивали какими-то новыми, умными лучами.
— Юрий Артемьевич, вы сидите передо мной. Ваши параметры, как говорится, мне известны. Я знаю, что вы скажете или сделаете. И поэтому я вам доверяю. Но я никогда не знал, что подумает и сделает Рябинин. Могу я ему доверять?