Долгое прощание (сборник)
Шрифт:
— Я был довольно силен, но уже постарел. Вы получили неплохой удар, но от меня не дождетесь другого. У нас в городской тюрьме есть парни, настоящее место которым в концлагере. Может быть, нам не следовало их держать, потому что они отнюдь не такие чистенькие боксеры, как наш Дейтон. Они не имеют четверых детей и маленького садика с розами, как Грин. У них другие развлечения. Так что оставьте свое глупое упрямство и начинайте говорить.
— Не в наручниках, капитан.
Было очень больно, и много говорить я не мог.
Он наклонился ко мне еще ближе, и я почувствовал запах пота и гнилых зубов. Затем он выпрямился, пошел на свое место
— Чего вы ждете, лейтенант? — обратился он к Грину.
— Вашего приказа,— Грин выдавливал из себя слова, будто злился на звучание своего голоса.
— Разве я не дал вам приказания? Вы опытный работник, это записано в вашем деле. Я хочу иметь детальные показания обо всем, что делал этот человек за последние двадцать четыре часа. Хочу знать, что он делал в каждую минуту этого времени. Я хочу иметь это с подписью и датой. Хочу иметь это через два часа. Потом хочу снова видеть его здесь, чистого, в полном порядке и без всяких следов. И вот что еще, Грин...— Он замолчал и уставился на Грина взглядом, от которого мог покрыться льдом только что сваренный картофель.— Если я в следующий раз задам обвиняемому несколько вежливых вопросов, то прошу отвернуться, если я захочу оторвать ему ухо.
— Хорошо.
Грин повернулся ко мне.
— Пошли — скомандовал он.
Грегориус показал мне зубы. Их давно пора было почистить.
— Ну, как вы решили, мистер?
Я вежливо ответил:
— Вы наверно, неумышленно оказали мне услугу Вы и Дейтон. Вы решили мою проблему. Ни одному человеку не хочется предавать друга, но в ваши руки я не передал бы и врага. Вы не просто горилла. Вы бездарь и бестолочь. Вы ничего не понимаете и не способны ничего расследовать. Я уже балансировал на острие ножа, и вы могли столкнуть меня на любую сторону, но вы обругали меня, плеснули мне в лицо кофе и обработали меня кулаками, когда я был совершенно беспомощен. После этого я ничего вам не скажу, ни сейчас, ни потом.
По какой-то странной причине он сидел совершенно спокойно, дал мне высказаться, затем усмехнулся.
— Вы просто давнишний ненавистник полицейских. Ищейка, ненавидящая полицейских, и больше ничего — сказал он.
— Есть места, в которых к полицейским относятся с уважением, капитан. Но там вы бы не стали полицейским.
Он стерпел и это. Я полагаю, что ему приходилось терпеть и худшее. Затем зазвонил телефон на его письменном столе. Он взглянул на него и сделал движение рукой. Дейтон услужливо подскочил к столу и взял трубку.
— Кабинет капитана Грегориуса. — Дейтон слушал, его брови немного поднялись, затем он сказал: — Хорошо, передаю ему трубку.
Он протянул трубку Грегориусу.
— Это Олбрайт, капитан.
Грегориус нахмурился.
— Да? Что хочет эта глупая обезьяна?
Он взял трубку, подержал ее в руке, и лицо его прояснилось.
— Грегориус у телефона. — Немного послушав он ответил: — Да, он здесь, у меня в кабинете. Я только что задал ему несколько вопросов. Совершенно ничего, никаких следов... Как, как, повторите? — Вдруг лицо его исказила злобная гримаса, так что проступили желваки. Однако тон его голоса почти не изменился. Если это приказ, пусть его передаст мне начальник криминальной полиции... Ясно, я приму необходимые меры, пока не получу его. Ах, вот как... Нет, что вы. Никто не тронул и волоска не его голове. Хорошо, сейчас же.
Он положил трубку. Мне показалось, будто рука его немного дрожала. Он поднял глаза и перевел взгляд с меня на Грина.
— Снимите с него наручники,— невыразительно проговорил он.
Грин снял наручники. Я потер руки, чтобы восстановить кровообращение..
—- Отвезите его в городскую тюрьму! сказал Грегориус.— Окружной прокурор отбирает у нас расследование этого дела. Очаровательное У нас положение.
Никто не двинулся с места. Грин стоял рядом со мной, тяжело дыша. Грегориус посмотрел на Дейтона.
— А вы чего ждете, идиот?
Дейтон поперхнулся.
— Вы не отдавали мне никакого приказа, шеф.
— Обращайтесь ко мне в соответствии с моим чином! Шеф я для людей повыше вас, гений! Вон отсюда!
— Слушаюсь, капитан.
Дейтон быстрыми шагами удалился. Грегориус встал, подошел к окну и уставился в него.
— Давайте испаримся! — сказал мне на ухо Грин.
— Выведите его вон, пока я не разбил ему морду! — пробормотал, не оборачиваясь, Грегориус.
Грин подошел к двери и открыл ее. Я повернулся. Вдруг Грегориус зарычал:
— Стойте! Закройте дверь!
Грин закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
— Подойдите сюда! — зарычал на меня Грегориус.
Я не двинулся с места, стоял и смотрел на него. Грин тоже не шевелился. Наступила угрожающая пауза. Затем Грегориус медленно подошел ко мне и встал лицом к лицу. Он сунул в карманы свои большие руки, глаза его уставились вдаль.
— Ни волоска не тронули,— проговорил он сквозь зубы, словно для самого себя.
Его устремленный вдаль взор был лишен выражения, губы судорожно шевелились.
Потом он плюнул мне в лицо и, отступив, сказал:
— Вот вам награда!
Он повернулся и опять встал около окна. Грин снова открыл дверь. Я вышел и вынул из кармана носовой платок.
Глава 8
Камера № 3 в отделении предварительного заключения имела две койки, расположенные одна над другой, как в спальном вагоне. Заключенных в отделении было мало, и в камере я был один. Обращение здесь меня вполне устраивало. Мне дали два одеяла, не очень чистых и не очень грязных, и скомкавшийся матрас, лежащий на скрещенных железных полосах. Имелась уборная, умывальник, бумажное полотенце и раскисшее серое мыло. В отделении было чисто и не пахло дезинфекцией. Тюремные уборщики выполняли свою работу, надзиратели следили за ними опытным глазом. Трезвым и неумалишенным давали сигареты и спички. До предварительного разбирательства дела заключенные носят свою одежду. Потом надевают тюремную, без галстука, без пояса, без шнурков. Сидят на нарах и ждут, больше делать нечего.
В тюрьме человек лишен индивидуальности. Он — просто несколько строчек в регистрационной книге и незначительная забота для администрации. Никто не поинтересуется, кто его любит или ненавидит, как он выглядит, как начал свою жизнь. Никто не обратит на него внимания, пока он не доставляет хлопот, никто не обругает его. Нужно только, чтобы он сидел в определенной камере и тихо себя вел. Ему не надо против чего-либо бороться, на что-нибудь злиться. Надзиратели — тихие беззлобные люди и не садисты. Только в больших тюрьмах заключенные рычат и вопят, бьются о решетки, а надзиратели бьют их палками. Хорошая тюрьма — самое спокойное место на свете.