Долгое прощание (сборник)
Шрифт:
— Наверно, это похоже на малярию,— сказал он.—
Когда у тебя приступ — тебе плохо, когда его нет — ты здоров.
— Я по могу понять, почему вы, занимая такое положение, всегда ходите выпивать с захудалым частным детективом
— Напускаете на себя скромность?
— Нет, я просто удивлен этим. Я довольно общительный человек, но мы ведь живем в разных мирах. Я слышал, что вы живете в Энсино, но точно не знаю где. Надеюсь, что ваша семейная жизнь тоже на высоком уровне.
— У меня пет семейной жизни.
Мы снова немного
— Мне это непонятно,— сказал я.
— Много затрат, но мало толку, как говорят на киностудиях. Думается, что Сильвия вполне счастлива, но не обязательно со мной. В наших кругах об этом не думают. Всегда что-то делают — либо работают, либо считают расходы. Это отнюдь не развлечение, но богатые этого не понимают. Они ни на что пристально не смотрят, разве только на чужих жен, все их желания сравнимы г жаждой жены жестянщика купить новые занавески.
Я молчал, давая ему возможность высказаться.
Терри осторожно потрогал кончиком пальца свой шрам. На его губах была едва заметная улыбка.
— Нет ничего удивительного, что я не сижу дома и не ожидаю терпеливо, когда смогу положить голову на атласную подушку. Нужно удивляться тому, что вы проводите со мной время.
— Но вам нравятся атласные подушки,— сказал я, поднимаясь, чтобы идти с ним.— Вам нравится шелковое белье и звонок, на который стоит только нажать, как явится слуга с подобострастной улыбкой на лице.
— Может быть. Я вырос в сиротском приюте в Солт-Лейк-Сити.
Мы вышли в сыроватый вечер, и Терри сказал, что хочет пройтись пешком. Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду. Свет из витрины магазина на мгновенье выхватил из легкого тумана его белые волосы.
Мне Терри нравился больше, когда он потерпел крах, был пьяный, голодный, еле держащийся на ногах, но гордый. Или же нет?
Он рассказал бы мне историю своей жизни, если бы я попросил его об этом. Но я далее не спросил его, как он изуродовал свое лицо. Если бы он рассказал мне, то это, возможно, спасло бы две человеческие жизни. Но только возможно, не более.
Глава 4
В мае мы в последний раз раньше обычного времени пропустили по стаканчику в баре. Терри похудел, вид у него был усталый. Все же он посмотрел на меня и улыбнулся от удовольствия.
— Я люблю приходить в бары ранним вечером, когда они только открываются. Воздух в них еще прохладный и чистый, все блестит, а бармен устремляет последний взгляд в зеркало, чтобы убедиться, хорошо ли сидит на нем галстук. Первый тихий вечерний глоток в тихом баре — это превосходно!
Я согласился, с ним.
— Со спиртным, как с любовью,— сказал Терри.— Первый поцелуй, как волшебство, второй — интимный, а третий — уже привычное дело. После этого девушку раздевают.
— Разве это так плохо? — спросил я.
— Это возбуждение высшей степени, но не чистое чувство — в эстетическом смысле. Я не хочу иронизировать, говоря об эротике, она необходима и не должна осуждаться. Но у нас ее «изготавливают». Ее пикантное возбуждение использует миллиардная индустрия, ее стоимость рассчитана до последнего цента.
Он оглянулся и зевнул.
— В последнее время я плохо сплю. Здесь в баре очень хорошо, но через некоторое время будет полно народа. Станут громко говорить и смеяться, женщины будут размахивать руками, бренча своими браслетами, будут смотреть жадными глазами и выставлять свой законсервированный шарм. А позже станут испускать легкий, но заметный запах пота.
— Стойте! — сказал я,— Они все же люди. Они потеют, они бывают грязные, им нужно помыться. Вы хотите, чтобы они были мотыльками, испускающими запах роз?
Терри допил свой бокал и, держа его вверх дном, наблюдал, как на краях медленно образуются капли и па« дают на стол.
— Мне ее очень жаль,— вдруг медленно проговорил он,—Она настоящая бестия. Может быть, я мало обращаю на нее внимания. Когда-нибудь я ей понадоблюсь, и я буду единственным, кто не желает ей зла. Но, вероятно, я тогда отойду в сторону.
— Вы приложили все силы, чтобы правильно осветить себя,— заметил я.
— Она боится. Она в ужасе.
— Отчего?
— Не знаю. Мы мало говорим друг с другом. Может быть, она боится отца. Харлан Поттер черствый человек. Преисполнен патрицианского достоинства. Сильвия распутная женщина. Она сознает это, злится, но ничего не может с собой поделать. А старик выжидает, и, если Сильвия попадет в большой скандал, он разрежет ее на куски и похоронит их в тысячах миль друг от друга.
— Вы же ее муж.
Терри высоко поднял пустой бокал и уронил его на край, стола. Тот со звоном разбился. Бармен посмотрел на нас, но ничего не сказал.
— Действительно так, друг мой. Знаю, я ее муж. Так написано в брачном свидетельстве. Я — это три белых ступеньки к зеленой двери и бронзовый молоток, которым надо сделать один длинный удар и два коротких, чтобы девушку впустили в дом.
Я встал и бросил деньги на стол.
— Вы слишком много говорите,— сказал я,— и слишком много о самом себе. До свидания!
Я ушел и оставил его сидящим там, озадаченного, бледного, насколько я мог разобрать при освещении бара. Он что-то сказал мне, но я не обернулся и ушел. Минут через десять я пожалел об этом, но было уже поздно. Он больше ни разу не приходил ко мне в контору. Я задел его больное место.
Я не видел его с тех пор целый месяц. В следующий раз я увидел его на рассвете в пять часов утра. Продолжительный звонок в дверь поднял меня с постели. Я пошел и открыл дверь. Терри стоял за ней и выглядел так, словно неделю не спал. На нем было светлое пальто с поднятым воротником, а сам он дрожал, словно от холода. Темная фетровая шляпа была надвинута на глаза, в руке он держал пистолет.