Долина белых ягнят

Кешоков Алим Пшемахович

— Хорошо, девочка, — сказала она, — если ты придешь в школу, я тебе эту сумочку подарю.

Апчару посадили за первую парту. Учительница начала объяснять урок. Вдруг Апчара поднялась, подошла к столу, взяла сумочку и спокойно направилась к дверям.

— Ты куда, девочка? Урок еще не кончился.

— Я за сумкой пришла, а не учиться!

Долго еще потом учителя повторяли нерадивым, не выучившим уроков ученицам: «Ты что, учиться пришла или за сумкой?»

— А я, по правде говоря, жалею, что бросил школу.

— Почему?

— Кто

знает, может быть, теперь я не баранку бы крутил, а командовал эскадроном. Смотрю я, наши командиры — все мои одногодки. Есть даже моложе меня. Твой брат мне ровесник, а уже командир, взвод под его началом.

— Ах, скорей бы его увидеть!

— Не волнуйся — увидим. А как Чока? Как он пишется: Мутаев или Диданов?

— Чока что! Его чаша на верхней полке — как у нас говорят… Тебе его не достать… Начальник штаба пастбищ. Командует дивизией из девушек и мальчишек.

— Вот кому повезло. Видно, он пловец отменный. Он не секретарь ли райкома?

— Секретарь.

— Ты смотри! Два поста. Какой незаменимый! Кругом ему везет.

— А еще в чем?

Аслануко улыбнулся, посмотрел на Апчару. Но машина попала в яму. Оба подскочили. Апчара ударилась головой о крышку кабины. Схватилась руками за ушибленное место.

— Эх, дорожка фронтовая… — процедил Аслануко, со злостью нажимая на слово «фронтовая», будто оно бранное, нецензурное…

Апчара поправила волосы.

— Так в чем еще везет Мутаеву?

— Как в чем? Ты — его невеста. Ну ничего, кончится война, тогда…

— Что же тогда?

— Пересмотрим.

— Что пересмотрим?

— Женихов. Кто упадет в цене, а кто повысится. Фронтовики свое возьмут.

— А ты уже фронтовик? Почему же кругом так тихо? Честное комсомольское, я не вижу, чего тут бояться. Чоров говорил: мы в действующей армии, а вот мы едем как у себя в колхозе на прополку кукурузы. Посмотри на поля. Урожай пшеницы будет на редкость.

В радиаторе закипела вода. Пар выбивался из-под пробки, брызги летели на ветровое стекло, спекалась пыль, и стекло делалось непроглядным. Аслануко остановил машину, отвернул пробку, и кипяток, ударив фонтаном, чуть не ошпарил его. Мокрой тряпкой Аслануко долго тер ветровое стекло, особенно ту его половину, где сидит Апчара. И тут в небе послышалось пение жаворонка.

Апчара подивилась ему и вспомнила, что рассказывает о жаворонке кабардинская сказка. Выпорхнет жаворонок из травы, поднимаясь все выше и выше, а сам поет травам, из которых только что вылетел: «Я лечу в небо. Я лечу к богу. Я лечу за волами. Бог мне их обещал. Пригоню я на землю волов, вспашу поле и луга, чтобы земля была мягкой и доброй, чтобы круглый год зеленела на ней трава».

Так летит жаворонок все выше и вдруг камнем падает вниз. Что случилось? В чем дело? Оказывается, он забыл поводок, а без поводка не приведешь и волов. Отдохнет птичка в густой траве, снова

поднимается вверх, снова поет ту же песню. И все повторяется сначала.

Апчара подумала: не пора ли и мне, как жаворонку, вернуться в свою траву? Не дождутся моих волов ни Чока, ни мама.

— Порядок! — Аслануко долил в радиатор воды, закрутил пробку и снова сел за баранку: — «Эх, чарочка — вино красное…» На этот раз Апчара сама продолжила, шутливо переиначив: — «К Аслануко попадешь и домой не попадешь».

Потом сразу перешла на серьезное, будничное, надвигающееся, как гроза:

— Смотри, как безлюдно вокруг. Село, а ни души. Словно вымерли все. Ставни закрыты, даже кур нет.

Аслануко не отозвался. Проехали безлюдную станицу, и дорога стала шире. Машинам теперь не было ни конца ни края. Мчались грузовики с орудиями на прицепах. Рессоры прогибались под тяжестью, образуя оборотную дугу. Колонны бойцов шли по обочинам дороги.

— Почта, давай посылку! — кричали красноармейцы, думая, что машина почтовая.

Красноармейцы шли в запыленных гимнастерках, в полной боевой выкладке. На их спинах, словно нетающий иней, лежала соль. Они несли на себе разобранные пулеметы и минометы. Высоко торчали длинные противотанковые ружья. Руки оттягивали коробки с пулеметными лентами. На боку — противогазы, гранаты.

Апчаре стало жалко их. Будь ее воля, она раздала бы им все посылки, пусть поедят, подкрепятся.

Впереди темнел горизонт.

— Дождь будет или гроза.

Аслануко беспокойно заерзал на сиденье:

— Это не дождь. Это — фрицы…

Апчара не поняла, взглянула на шофера. Тот все чаще высовывался из кабины, поглядывая на небо. Конечно, благоразумные шоферы пассажиров сажают в кузов, чтобы те следили за «воздухом». Но разве мог Аслануко послать на гору ящиков Апчару, одно прикосновение к которой бьет его, все равно как искра зажигания.

— Ну и что они, фрицы?

— Бомбят. Видать, подожгли нефтехранилище. Не дорога — дымовая завеса.

Вдруг Апчара ткнулась лбом в ветровое стекло. Только потом уж она услышала вокруг себя взрывы, взрывы, взрывы. Она метнулась было в сторону Аслануко, но тот, в свою очередь, метнулся и выскочил из кабины. Все смешалось с дымом и пылью. Держась за дверцу кабины, Аслануко прислушался к гулу и сообщил:

— «Рама» — разведчик. А ягодки впереди.

Действительно, когда пыль рассеялась, Апчара увидела одинокий самолет, похожий на дверную коробку.

— Надо торопиться. На след наводит…

— Почему вокруг столько пыли?

— Кавалерия идет широким фронтом. Только боевая техника и обоз двигаются по дороге. Конники же идут через поля, сады, огороды — напрямик, воздушного прикрытия-то нет. Но с воздуха все хорошо видно. Сейчас бросил бомбы разведчик, который обнаружил цель. Наверняка он уже вызывает большую авиацию. Жди бомбежки.