Долина костей
Шрифт:
Ох, что-то ты заговариваешься, маленькая Эммилу.
Как бы то ни было, Рэй Боб имел своего рода дьявола, и мама узнала об этом, поскольку по возвращении домой после шестинедельного пребывания в санатории она уже больше не доставляла ему ни малейших хлопот. Чтобы избежать повторения неприятностей, ее снабдили большущей пластиковой бутылкой успокоительных пилюль «либриум», и они свое дело сделали: неприятностей от нее, кроме единственного случая, действительно не было никаких, и выглядела она при этом, как все говорили, вполне довольной жизнью. Впрочем, мне тогда было не до нее.
Звуки за стеной возобновились, все пошло своим чередом, хотя и не с той частотой, что раньше, и к ним прибавилось несколько новых, включая протяжное завывание
Да и вообще, трудно было усмотреть что-то низменное в любом из многих моих желаний, тем паче что мои бедные родители даже не пытались привить мне какие-никакие моральные принципы, а бабушка со своей свободолюбивой нравственностью сводила все к одному: делай что угодно, до тех пор пока твои поступки не причиняют боли другим. Это, конечно, неплохо, но явно недостаточно для того, чтобы ребенок смог противиться Князю Мира, если тот положил на ребенка глаз. Нравились ли мне его прикосновения? Скажу честно, хотя кому-то, наверное, такое признание покажется постыдным, поскольку, по общему мнению, совращенные дети не испытывают ничего, кроме ужаса. Впоследствии мне пришлось иметь дело с малолетними жертвами сексуального насилия, и все они, по их рассказам, ненавидели совратителей и часто убегали из-за этого из дому. Но я никогда не слышала, чтобы кого-нибудь из них соблазнил такой человек, как Рэй Боб. По моему нынешнему разумению, плотский грех, от которого ребенок получает удовольствие, хуже заурядного насилия, ибо в этом случае насилуется не просто тело, а душа. В моем случае лучезарный человек сказал мне, что все в порядке, потому что это дает мне своего рода власть над Рэем Бобом, а разве не здорово приобрести ее всего лишь за то, что я позволяю ему прикасаться ко мне в таких местах, где это вызывает приятное, серебристое ощущение. Известно, что насильники добиваются молчания от совращенных девочек (и мальчиков) страшными угрозами, но Рэй Боб никогда не делал ничего подобного, потому что был слишком умен и понимал: если ты кого-то запугиваешь, этот человек начинает понимать, что с ним происходит что-то плохое, а значит, рано или поздно, пусть через годы, проболтается или заявит в полицию. Он же утверждал, что любит меня больше всех на свете, а я делала вид, что верю ему, хотя знала, что мне не дано ничьей любви, а уж менее всего такого куска дерьма, как Рэй Боб Дидерофф. Да и кому могла бы я проболтаться? Я вообще не думала, что в происходящем есть что-то особенное.
На мой десятый день рождения он купил мне Солеру, мою чудесную лошадку, и научил ездить верхом, а заодно брать его пенис в руки или в рот и доводить до семяизвержения, что я втайне находила весьма забавным, хотя вслух никогда об этом не говорила. Он называл свой член «маленький Рэй», а когда я делала свое дело, выкрикивал всуе имя Господне, что тоже веселило меня, ибо он был деканом и чадам своим за божбу раздавал подзатыльники. Была ли я против? Может быть, немного, но за лошадку я готова была позволить ему оттрахатъ меня прямо на ступеньках Господнего Собрания. В десять лет я была законченной шлюхой.
Бывало, я ловила на себе взгляд Рэя Боба и замечала в его глазах не то чтобы страх, но своего рода тревогу, беспокойство, как будто он не вполне владел собой. Полагаю, то, что я ощущала на себе эти взгляды, было важнейшей частью моего падения.
Между тем то, что Рэй Боб пару раз в неделю сотрясал кровать с матушкой, принесло результат. Мама забеременела и родила маленькую девочку, которую Рэй Боб назвал Бобби Энн. Вообще-то, мне кажется, что с рождением этой девочки в маме пробудилась давно забытая способность любить, но если этот источник и открылся заново, то в мою
Спустя два года после рождения Бобби Энн у меня прошли первые месячные, в связи с чем Рэй Боб дал мне понять, что теперь я женщина и пора мне впустить маленького Рэя в себя. Что я и сделала темной апрельской ночью в своей узкой кроватке, сама насадив себя на помянутый орган и, замечу, не испытав при этом особого дискомфорта, что во многом было обусловлено тем, что пальцы Рэя Боба и верховая езда подготовили мою промежность к соитию. Может быть, поэтому-то он и купил лошадку, я не знаю. В этом отношении он проявлял сообразительность, хотя вообще-то, как выяснилось позже, большим умом не обладал. На мой двенадцатый день рождения он подарил мне золотой, в форме сердечка, медальон с настоящим бриллиантом снаружи и собственным маленьким фотопортретом в полицейском мундире внутри.
Вскоре после того, как я стала настоящей женщиной, Рэй-младший (ему в ту пору исполнилось четырнадцать, и это был настоящий бык, красномордый и тупой) притащился в конюшню, когда я ухаживала за Солерой, а на вопрос, чего ему надо, ответил, что не прочь получить то же самое, что я даю его папочке. Недолго думая, этот тип схватил меня и бросил на солому, срывая платье, но я сказала: «Что подумает Рэй Боб, если ты напугаешь лошадь и порвешь мою одежду?»
Это несколько привело его в чувство, тем паче что я пообещала отсосать у него, если он выгребет из конюшни навоз, и свое обещание сдержала. Что мне не нравилось в уходе за лошадками, так это возиться с навозом, и я здраво рассудила, что лучше уж быстренько отработать с членом, чем добрый час ковыряться в лошадином дерьме.
Как вы думаете, могло это стать источником моей патологии? Сексуальное насилие в детстве, приводящее впоследствии к религиозному фанатизму? Это теория. Трудно объяснить, почему многие дети воспринимают как норму все, что происходит в их семьях. Мама тычет в тебя раскаленной кочергой, тебе это не особо нравится, но такова жизнь, и, поскольку ты считаешь, что такой же кочергой достается всем детям, никого об этом не спрашиваешь и никому не рассказываешь. Зачем, это ведь все равно, что сообщать всем, как мама наливает молоко в кашу или отправляется в ванную.
«Моя ошибка была моим богом», – говорит Августин, хотя тогда я еще не читала Августина. Правда, все остальное в том городке удостоилось моего внимания. Библиотека была открыта три раза в неделю, и я довольно быстро изучила все, располагавшееся на полках, кроме действительно взрослых книжек, которые библиотекарша, миссис Остер, мне не выдавала. Однако на библиотеке свет клином не сошелся. В городе имелась контора, занимавшаяся имуществом умерших людей, и ее владелец завалил заднюю комнату книгами, вывезенными из домов покойников. Он реализовывал их по бросовым ценам, и именно там, из-за картинки на обложке, где была изображена девочка, сосавшая леденец на палочке, я купила «Лолиту» Набокова.
Эта ключевая книга открыла мне, кто же я такая, а уж потом я влюбилась в язык этого писателя и прочитала почти все им написанное: «Пнин», «Бледный огонь», рассказы и эссе, хотя, честно признаюсь, поняла тогда далеко не все. Из того же источника у меня появились книги великих русских писателей: «Война и мир», «Братья Карамазовы», «Преступление и наказание», «Мертвые души» и, что несколько странно, «Конармия» Бабеля в твердом переплете, видимо занесенная туда из книжного клуба какой-нибудь левой организации. Вы наверняка скажете, что эти толстые книги, с их сложными идеями и экзотическими персонажами, не самое подходящее чтение для двенадцатилетней девочки.