Долина лошадей
Шрифт:
В глазах ее появился озорной блеск.
– Привет, Бран! – воскликнула она радостно, но тут же осеклась. Настоящему Брану явно не понравилось бы то, что она называет его именем снежную кучу. Имена и вообще слова – не такая простая вещь, чтобы играть с ними как заблагорассудится. И все-таки снежный истукан очень походил на Брана. Эйла тихонько захихикала. «Может, мне следует вести себя более вежливо? Женщина не может разговаривать с вождем как с равным. Кто она, и кто он… Наверное, я должна выказать ему свое послушание…»
Она уселась перед снежной грудой, скромно потупив глаза. Так должны были поступать все женщины Клана, желавшие обратиться к тому или иному мужчине.
Эта игра чрезвычайно забавляла
– Ты не Бран! – злобно зажестикулировала она и принялась сбивать только что вылепленные формы. Она чувствовала, как в ее сердце вскипает гнев. – Не Бран! Не Бран! – Она рушила снежного истукана руками и ногами, пытаясь лишить его какого-либо сходства с человеческим лицом. – Я уже никогда не встречусь с Браном! И Дарка я тоже не увижу! Никого не увижу! Я теперь одна… – С ее уст слетел жалобный стон. – Почему, почему я осталась одна?
Она рухнула на колени и упала лицом в снег, чувствуя, как застывают на лице слезинки. Лицо ее совершенно онемело от холода, но именно этого и хотела Эйла. Ей хотелось зарыться в снег и превратиться в кусок льда, для которого не существует ни боли, ни гнева, ни уныния. Ее стала бить дрожь. Она прикрыла глаза, пытаясь не обращать внимания на холод, от которого уже начинали коченеть ее члены.
Внезапно ее лица коснулось что-то теплое и влажное. Она услышала нежное ржание. Эйла не шевелилась, но кобылка вновь ткнулась в ее лицо. Эйла открыла глаза и увидела над собой большие темные глаза и вытянутую морду степной лошадки. Она обняла кобылку за шею и прижалась лицом к ее мягкой шкуре. Когда Эйла отпустила лошадку, та вновь тихонько заржала.
– Ты хочешь, чтобы я встала, да, Уинни?
Лошадка закивала головой. Молодой женщине хотелось верить, что та ее понимает. Эйлу всегда отличала необычайно развитая воля, которая и позволила ей выжить. Да, конечно, в Клане любили ее, и все-таки она всегда оставалась страшно одинокой. Эйла сильно отличалась от них. Любовь к другим людям была важнейшей стороной ее натуры. Их потребность в ней – Айзы, когда она начала болеть, Креба, когда он состарился, – придавала смысл ее жизни.
– Ладно, ты, наверное, права. Пора подниматься. Ты ведь не сможешь без меня, Уинни, правда? Что-то я замерзла… Надо бы надеть на себя что-нибудь теплое. А потом я сварю тебе кашку. Ты ведь хочешь, правда?
Эйла наблюдала за парочкой песцов, дравшихся из-за самки, стоявшей поодаль. Резкий характерный запах самцов доходил даже до каменного карниза. «Зимой они куда красивее… Летом они бурые и блеклые. О белом мехе следует думать зимой…» Впрочем, она так и не пошла за своей пращой. Тем временем один из самцов одолел соперника и поспешил к самке, приветствовавшей его хриплым воем.
«Выходит, ей это нравится… А вот мне – нисколько. Даже если потом ничего не болит. И почему я не такая, как все? Может быть, во всем виноват Бруд? Хотя разве это имеет какое-то значение? Интересно, нравится ли лисице этот самец? Может, ей все равно? Убегать-то она от него не убегает…»
Эйла любила наблюдать за плотоядными животными. Она могла целыми днями следить за животными, на которых ей дозволял охотиться ее тотем, узнавая их повадки и излюбленные места обитания. Мужчины Клана предпочитали ходить на травоядных животных, мясом которых питались члены племени; они умели охотиться и на хищников, ценившихся из-за своего теплого меха, однако такая охота никогда не вызывала у них особого энтузиазма. Соответственно в отличие от Эйлы они не чувствовали никакой связи с ними.
Она прекрасно знала все повадки песцов. В конце зимы самцы и самки сходились друг с другом. Весной, когда мех их приобретал грязно-бурый цвет, самки приносили приплод. «Интересно, где она поселится? Под грудой костей и плавника или же в какой-то норе? Надеюсь, она никуда не уйдет». Сначала она будет кормить их своим молоком, затем полупережеванной пищей, уснащенной ее слюной, затем мертвыми мышами, кротами и птицами. Порой жертвой песца мог стать и кролик. Когда детеныши ее достаточно подрастут, она начнет приносить им живую добычу, чтобы научить маленьких песцов охотничьим навыкам. К следующей осени детеныши станут почти взрослыми и поведут самостоятельную жизнь. Зимой самка сойдется с другим самцом, и все начнется сначала.
«Зачем они это делают? Наверное, от этого у самки появляются детеныши… Креб говорил, что детенышей делает дух. Если это так, то зачем они сходятся? Никто не верил тому, что у меня может быть ребенок. Они говорили, что дух моего тотема слишком силен. Однако они ошиблись. Дарк появился после того, как мной овладел Бруд, а мой тотем не имел к этому никакого отношения.
С другой стороны, лисы не совсем похожи на людей. У женщины дети могут рождаться когда угодно, у лисицы же – только весной. Да и сходятся мужчины и женщины не только зимой – они делают это круглый год. Правда, дети у них рождаются не всегда… Как знать, может, Креб и прав… Дух мужского тотема проникает в тело женщины, но она не проглатывает его… Ее тотем может бороться с ним или же принимать его…
Нет, мне не нужен белый мех. Если я убью одного из песцов, двое других тут же убегут, а мне хотелось бы посмотреть, сколько у этой самочки будет малышей. Уж лучше я убью самку горностая, которая живет ниже по течению реки. И сделать это лучше сейчас, пока ее мех не потемнел. Шкура у самки горностая и светлее, и мягче, да и темная кисточка на кончике ее хвоста мне нравится…
Впрочем, та самочка горностая совсем еще крошка, ее шкуры хватит разве что на один рукав, а ведь весной у нее тоже должны родиться детеныши… Следующей зимой горностаев здесь будет куда больше. Может быть, мне сегодня вообще не ходить на охоту? Лучше закончу ту чашку…»
Эйла совершенно забыла о том, что собиралась покинуть долину уже весной, потому-то она так пеклась о том, кто будет населять ее долину будущей зимой. Она все больше и больше свыкалась со своим одиночеством и испытывала горестные чувства разве что по вечерам, когда приходило время сделать очередную зарубку на палке.
Тыльной стороной ладони Эйла убрала с лица непокорную засаленную прядь. Она пыталась отбить древесный корень, необходимый для плетения корзины с крупными ячейками, но тот оставался таким же жестким и неподатливым. Она экспериментировала с новыми способами плетения, используя различные материалы и их комбинации, что позволяло получать изделия с различной плотностью и качеством. Процессы плетения, связывания, скручивания, изготовление плетенок, скруток и шнуров увлекли ее настолько, что она забыла обо всем прочем. Хотя порой конечный продукт выходил непригодным к использованию или даже нелепым, она продолжала упражняться в этом занятии, делая одно нововведение за другим. Она пыталась использовать все материалы, которые только попадали ей под руку.