Долина лошадей
Шрифт:
Эйла не пыталась управлять лошадью. Она предоставила Уинни самой выбирать дорогу, не прилагая осознанных усилий к тому, чтобы определить направление движения или запомнить ориентиры. Ее не волновало, где она находится, и она не замечала, что по ее лицу, покрытому капельками влаги, стекают солеными струйками слезы. Она расслабилась и спокойно сидела, погрузившись в собственные мысли. Ей вспомнилось, как она впервые увидела эту долину и стадо лошадей на лугу, как решила здесь остаться, как у нее возникла необходимость охотиться, как появилась Уинни и стала жить с ней вместе в пещере, в тепле и безопасности. Ей следовало догадаться, что это не навсегда, что однажды Уинни, как и она сама, захочет отыскать себе подобных.
Лошадь сменила шаг, и это отвлекло Эйлу от размышлений. Уинни нашла то, что искала: впереди показался небольшой табун лошадей.
Под лучами солнца снега, покрывавшие невысокий холм, растаяли, обнажив пробившиеся сквозь землю крохотные зеленые ростки. Животные, изголодавшиеся за зиму по свежему корму, щипали сочную молодую травку. Уинни остановилась, когда другие лошади заметили ее. До Эйлы донеслось ржание жеребца. Он стоял на небольшом возвышении чуть в стороне, и она увидела его только теперь. Темная рыжевато-коричневая шкура, черные грива, хвост и чулки. Ей еще ни разу не встречались лошади с таким ярким окрасом, она видела только серовато-бурых, мышастых и золотистых, как Уинни, напоминавших цветом шкуры сухое сено.
Жеребец громко заржал, вскинув голову, его верхняя губа приподнялась и изогнулась дугой. Он встал на дыбы, галопом помчался к ним, резко остановился в нескольких шагах, роя копытом землю. Крутой излом шеи, задранный вверх хвост, мощная эрекция.
Уинни заржала в ответ, и Эйла соскользнула на землю, ласково погладила кобылку и отошла в сторону. Уинни обернулась, глядя на женщину, которая заботилась о ней с тех пор, когда она была еще жеребенком.
– Иди к нему, Уинни, – сказала Эйла. – Ты нашла себе пару, так ступай же к нему.
Уинни тряхнула головой, негромко заржала и развернулась, глядя на гнедого жеребца, а тот двинулся по кругу, подходя к ней сзади, а затем опустил голову и, пощипывая ее за подколенки, погнал к стаду, как напроказившую беглянку. Эйла смотрела ей вслед, не в силах оторваться. Когда жеребец овладел кобылкой, Эйла невольно вспомнила Бруда и боль, которую она испытывала. Потом ей уже не бывало так больно, как в первый раз, только до ужаса неприятно, и, когда он наконец оставлял ее в покое, она чувствовала глубокое облегчение.
Но хотя Уинни издавала отрывистые пронзительные звуки, она явно не испытывала желания отделаться от жеребца, и, наблюдая за ними, Эйла начала испытывать непривычные, необъяснимые ощущения. Она не могла отвести глаз от гнедого жеребца, который приподнялся, закинув передние ноги на спину Уинни, и ритмично двигался взад-вперед, оглашая окрестности громким ржанием. Эйла почувствовала, как мышцы ее промежности начали пульсировать в такт с движениями жеребца, и ее тело затрепетало, выделяя теплую влагу. Ее охватило непонятное волнение, тоска по чему-то неведомому ей, дыхание ее участилось, сердце забилось сильнее, и кровь застучала в висках.
Потом, когда золотистая кобылка охотно отправилась следом за жеребцом, даже не оглянувшись на женщину, у Эйлы сжалось сердце от ощущения душераздирающей пустоты. Она поняла, каким хрупким был мирок, который она создала, живя в долине, ей открылась изменчивость судьбы и недолговечность счастья. Повернувшись, она кинулась бежать обратно в долину. Она чувствовала, как колет у нее в боку, как сжимается горло, но продолжала мчаться дальше, надеясь убежать от тоски и одиночества.
Спускаясь по склону холма, у подножия которого раскинулся луг, она споткнулась, кувырком покатилась вниз и, наконец остановившись, продолжала лежать, тяжело дыша. Она не пошевельнулась, даже когда ей удалось отдышаться. Двигаться не хотелось, не хотелось делать усилий, бороться, жить. Какой в этом смысл? Ведь над ней тяготеет проклятие.
– Ну почему я не могу просто взять и умереть, как мне и положено? Почему я вечно теряю тех, кого люблю?
На нее повеяло теплом дыхания, шершавый язык прикоснулся к ее мокрой от соленых слез щеке. Открыв глаза, она увидела огромного пещерного льва.
– Ох, Вэбхья! – воскликнула она и потянулась к нему. Пристроившись рядом с ней, он втянул когти и опустил на нее тяжелую переднюю лапу. Эйла повернулась, обхватила его за шею руками и уткнулась носом в изрядно отросшую гриву.
Когда Эйла наконец выплакалась и попыталась подняться на ноги, она заметила следы, оставшиеся у нее на теле после падения. Руки исцарапаны, колени и локти ободраны, синяки на бедре и на голени и ссадина на правой щеке. Эйла, прихрамывая, поплелась в пещеру. Пока она промывала ссадины и царапины, в голову ей пришла отрезвляющая мысль: «А если бы я что-нибудь себе сломала? Это еще страшней смерти, ведь помочь мне некому.
Впрочем, этого не произошло. Если моему тотему угодно, чтобы я осталась в живых, видимо, у него есть на то причины. Возможно, Дух Пещерного Льва послал мне Вэбхья, зная, что Уинни когда-нибудь меня покинет.
И Вэбхья тоже уйдет от меня. Пройдет совсем немного времени, прежде чем он начнет подыскивать себе пару. Он непременно кого-нибудь найдет, хоть он и не рос в львином прайде. Он станет таким могучим, что сможет отстоять большую территорию. К тому же он отличный охотник. Он не будет страдать от голода, ведь ему не надо, чтобы добычу для него добывали львицы».
Она иронически улыбнулась. «Можно подумать, будто я – одна из матерей в Клане, мечтающая о том, как ее сын вырастет сильным и храбрым и станет хорошим охотником. А ведь он мне не сын. Он – лев, обыкновенный… Нет, он не обыкновенный пещерный лев. Он уже сейчас ничуть не меньше взрослых пещерных львов, и он рано начал охотиться. Вот только скоро он меня покинет…
Дарк, наверное, уже совсем большой. И Ура подрастает. Оде будет грустно, когда Ура уйдет к Дарку и станет жить в Клане Брана… Ах нет, теперь это Клан Бруда. Интересно, долго ли еще осталось до следующего Сходбища Клана?»
Перегнувшись через постель, она достала палочки с зарубками. Эйла по-прежнему каждый день вечером ставила очередную метку. Это вошло у нее в привычку, стало своеобразным ритуалом. Развязав узел, она разложила палочки на земле и попыталась сосчитать, сколько дней прошло с тех пор, как она обрела свою долину. Она попыталась приложить пальцы к зарубкам, но их оказалось слишком много, ведь уже миновало столько дней. Ей казалось, что каким-то образом все же можно определить по меткам, сколько времени она провела в этих краях, но ей не удалось сообразить, каким именно. Вот досада. Потом ей пришло в голову, что она может обойтись без палочек и сосчитать, сколько прошло лет, вспомнив каждую из весен. «Дарк родился весной перед прошлым Сходбищем Клана, – подумала она. – Следующей весной закончился год его рождения. – Она провела черту на земле. – Затем тот год, когда он начал ходить. – Она провела еще черту. – Следующей весной должен был закончиться период кормления грудью и наступил бы год отнятия от груди, да только он уже перестал сосать грудь. – Она добавила еще одну черту. – Потом меня прогнали, – она сглотнула слюну, почувствовав, как сжалось у нее горло, и часто-часто заморгала, – а летом я нашла эту долину и Уинни. Весной следующего года я повстречала Вэбхья. – Она провела четвертую черту. – А этой весной… – Ей не хотелось считать этот год годом разлуки с Уинни, но что же тут поделаешь? Она провела пятую черту. – Столько же, сколько пальцев на руке, – она приподняла левую руку, – и столько же, сколько лет Дарку. – Она подняла правую руку, выставив вперед большой и указательный пальцы. – А вот столько осталось до следующего Сходбища. Они приведут с собой Уру, и они с Дарком встретятся.