Долина смерти (Искатели детрюита)
Шрифт:
Друзья продолжали карабкаться по крутому откосу — шакалы сужали круг. Друзья уже были на краю обрыва, на расстоянии трех саженей — шакалы, захлебываясь рыданиями, вцепились в дьяконские ноги… Друзья выскочили из обрыва — дьякон лежал бездыханным с изорванными конечностями и лицом. Прожорливая стая «настаськиных ковриков» отомстила за дисциплину, в которую их поверг дьякон, за его надменное обращение, за шутки, за смех, за прозвище, за все, за все…
— Поздно, — сказал Дмитрий Востров, выслушав дьяконское сердце. — Поздно. Жил дураком, умер
Слушая скорбные слова друга, Безменов нечаянно кинул взгляд к опушке леса и увидел там свежий человеческий скелет.
— Смотри, — сказал он. — Долина-то эта, действительно, «Долина Смерти». Сколько смертей зараз…
Не слушая его, Митька бормотал свое:
— Жил дураком, умер дураком… Бедный, бедный дьякон… Ну кто бы мог знать, что мы встретим его здесь…
— Я знал, — твердо сказал рабфаковец, извлекая из кармана кусок белой материи с сухими пятнами крови. — Смотри: чьи инициалы?..
«В. В. И.»
— Василий Васильевич Ипостасин, — прочитал Митька по заглавным буквам. — Откуда это у тебя?..
— Из подземного хода под Сухумом… Помнишь гору трупов, рассеченных на куски?.. Ты сам же тогда сказал, что это работа дьякона. Я произвел расследование: по следам, по остаткам оборванного платья я тогда еще вырешил, что дьякон жив, что он оделся здесь в чужое платье, — и даже больше, — что он бежал в горы. О последнем говорили мне его следы в разных местах по дороге нашего следования…
— Так это тот твой сюрприз, о котором ты не хотел ничего говорить?
— Совершенно верно.
— Но почему ты до сих пор молчал? — возмутился Митька.
— Потому что ты страдаешь… ну, как бы это сказать?.. чрезмерной осторожностью, что ли… Я боялся твоей забастовки и отказа от дальнейшего путешествия…
Митька смущенно засвистал, а рабфаковец вдруг обернулся с озабоченной миной…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
…Рабфаковец вдруг обернулся, кого-то отыскивая взглядом.
— Автор! Автор!.. Гончаров!.. — закричал он.
— Ну-ну… — добродушно проронил я, выглядывая из-под ближайшего камня с карандашом и блокнотом в руке. — Не кричи. Не глухой. Слышу. Чего орешь?..
— Как «чего»?! Что дальше делать?.. Детрюитная палочка — вот она, руда у него, четыре человека обращены в прах… Ну?…
— Положим, не четыре, а только три… — поправил его истерзанный дьякон, стирая с голых ног, лица и рук киноварную краску, поднимаясь, как ни в чем не бывало, и присоединяясь к Безменову с Востровым. — Щиплется эта краска дьявольски, — добавил он, почесывая руки и ноги, — больше я не согласен на такую роль… Да и шакалы эти, черт бы их побрал, того гляди и в самом деле сожрут тебя со всеми потрохами… Не согласен… Пусть вот он — Ванька — в следующий раз водится с шакалами. Он храбрый… А я что-нибудь другое…
— Товарищи! Товарищи!.. — вскричал я, нацело вылезая из-под своего прикрытия. — Вы мне портите весь финал… Кто вам сказал, что роман закончен?.. Что вы делаете?.. По местам, по местам, прошу вас…
— Ишь, автор-то разошелся! — не без ехидства молвил Сидорин, вместе с Аполлоном прекрасным поднимаясь из «Долины Смерти».
— Да что ж это такое?! — схватился я за голову в полном отчаянии. — Недостает еще, чтобы и англичанин препожаловал сюда…
— А почему бы и нет?.. — раздался вдруг сзади меня бесстрастный голос мистера Уэсса. — А почему бы и нет?.. Тэ-тэ-тэ… Разве я плохо играл свою роль? Разве не меня растерзали «настаськины коврики»? Разве я не подвергался смертельной опасности?..
— По местам, товарищи! По местам!.. — попытался я в последний раз спасти свой финал. — Скройтесь с глаз моих и читателя! Дайте Безменову и Вострову сыграть заключительную сцену…
— Это меня возмущаить!.. — с соответствующими интонациями голоса воскликнул Митька Востров, распуская глаза один на нас, другой в Арзамас. — Это меня возму-щаить!.. Люди собрались, чтобы побеседовать, а он со своим романом суется… Успеешь. Кончишь. Дай передохнуть. И так все жилы вымотал. Попробуй-ка сам в такую жарищу лазить по горам с сумкой за плечами да еще читать лекции на всевозможные темы. Это тебе не под камнем сидеть да чирикать карандашом…
Его двойник (родной брат, между прочим), в сущности игравший уж не такую-то значительную роль, тоже присоединил негодующий голос к общему возмущению.
Финал был испорчен более чем определенно.
Все же я попытался еще раз спасти положение.
— Безменов!.. — умоляюще возгласил я. — Безменов, будь благоразумен. Ты ведь, можно сказать, центральное лицо романа (как видите, я пустился на лесть: у меня несколько центральных лиц)… Будь добр, сделай вид, что ты не замечаешь всей этой бунтарской компании. Произнеси свой последний монолог, тогда что хотите, то и делайте…
— Что произнести-то? — с широкой улыбкой обратился ко мне рабфаковец. — Ведь почему я тебя вызвал? Лазая по этим чертовым колючкам, я потерял последний лист из списанной роли… Что произнести-то?..
— Вот молодец! — обрадовался я благоразумию рабфаковца и торопливо заговорил: — Скажи, мол, что цель достигнута, детрюит найден, детрюит в руках государства и что теперь, мол, нам не страшны никакие капиталистические окружения и бандитские интервенции, что теперь с де-трюитом в руках мы живо вызовем Мировую Социальную…
— Ерунда!.. — неожиданно брякнул рабфаковец. — Ерунда! — повторил он, энергично сплевывая. — Мы и без твоего детрюита не сегодня-завтра будем иметь мировую революцию… Детрюит не может ни остановить, ни вызвать ее наступления… Законы исторической необходимости таковы, что они не подвержены влиянию со стороны случайных моментов… Я — марксист и, поэтому, с твоим финалом не согласен. Придумай что-нибудь другое…
Зная непоколебимость стального рабфаковца, я и не подумал возражать…
Но ведь выход-то нужно было найти? Нужно же как-нибудь закончить роман?..