Долина совести
Шрифт:
– Мам, расскажи, как ты меня выбирала.
…Со времени Владова младенчества этот ритуальный рассказ повторен был тысячекратно. Маленький Влад слушал его охотнее любой сказки; правда, в последние годы он редко обращался к маме с традиционной просьбой. В последний раз – года полтора назад, наверное.
Мама улыбнулась, вытирая руки полотенцем. Преодолевая невесть откуда взявшееся смущение:
– «Захотелось мне сына. И пришла я в специальное место, где было много маленьких детей…»
– «И все они лежали в кроватках…» –
– «…И я стала выбирать себе самого лучшего мальчика, но не могла выбрать. Но потом увидела тебя, и поняла, что ты мой сын. И забрала тебя домой…»
– Ты, по-моему, что-то пропустила, – сказал Влад.
– Пропустила, – тихо призналась мама. – Как мне запрещали это усыновление. Как придирались к тому, к сему… А в особенности им не нравилось, что я не замужем…
Воображаемая черта-веревка грузно колыхнулась.
– А все-таки… как ты меня выбирала?
Мама посмотрела на свои руки, на зажатое в них мокрое полотенце:
– Это был такой праздник… когда мне все-таки разрешили. Дома уже стояла кроватка, в шкафу – все, что надо… ванночка, обогреватель для питания… А когда я оказалась… среди этих кроваток… мне стало страшно, Владка. Смотрю… теряюсь. Не могу решиться. За плечом сопит нянечка… все они спят. Дисциплинированно так… до сих пор не понимаю – почему они все спали? Никто не плакал? Даже те, кто лежал с открытыми глазами…
– Я спал?
– Нет, ты смотрел.
– На тебя? Может, я улыбнулся?
– Нет. Ты просто смотрел… Можешь верить, можешь нет, но я действительно поняла, что выбор сделан. Сразу.
– Ты брала меня на руки?
– Ну конечно…
– Ты сначала решила, что я – твой, а потом взяла меня на руки? Или сперва взяла, а потом решила?
Мама заколебалась. Посмотрела на Влада недоуменно:
– Не помню…
– Ну вспомни, пожалуйста. Как долго ты меня держала? Минуту, полчаса?
Мама долго молчала, сдвинув брови.
– Я носила тебя по проходу между кроватками, – сказала она наконец. – А нянечка все сопела… И чего-то требовала от меня… Чтобы я положила тебя на место и шла оформлять документы… А мне не хотелось тебя класть на место…
– Мама, – сказал Влад. – Когда ты сказала им, что берешь меня, именно меня… Они не пытались тебя отговорить?
Мамины брови окончательно сошлись на переносице. Двумя вертикальными линиями пролегли прежде незаметные морщины:
– Владка… ну почему ты спрашиваешь… откуда у тебя эти дурацкие мысли?
– Ну пытались? Не говорили что-то… о дурной наследственности, например? Или о каких-то странностях, связанных именно вот с этим младенцем? Не предлагали тебе других? Не просили подумать, повыбирать еще?
– Владка, – сказала мама после длинной-длинной паузы. – Ты меня пугаешь. Что опять? Что опять с тобой происходит? Я думала, что все прошло… переходный возраст… Я надеялась… И вот – опять…
Владу сделалось жаль ее. Так жаль, что больно стало
– Мама, – сказал он, мысленно разрывая черту, как бегун-победитель рвет финишную ленточку. – Я тебе расскажу… Только ты выслушай все сразу, ладно? До конца. Хорошо?
И заговорил, сидя над стылым супом. Мама сперва стояла, комкая в руках полотенце; потом подошла и села напротив, а полотенце положила на колени.
– Все? – спросила она, когда Влад охрип.
– Все, – сказал он безнадежно, потому что воображаемая черта, оказывается, никуда не делась.
Мама помолчала. Подперла щеку кулаком; неожиданно улыбнулась:
– Когда мне было одиннадцать лет, я целый месяц была убеждена, что у меня какая-то страшная неизлечимая болезнь. Этап, который проходят в определенном возрасте все девочки, оказался для меня жутким потрясением… в то время как надо было просто открыть рот и признаться матери. Только и всего.
– Ну у тебя и параллели, – Влад невольно улыбнулся в ответ.
– А что ты думаешь? – невозмутимо продолжала мама. – Ты нафантазировал себе Бог весть что… Ну почему ты не рассказал раньше?! Если это все, что тебя беспокоит… Ребята проведывают тебя, когда ты болеешь. И что? Ну, любят тебя в классе. Ну, пользуешься авторитетом. Это ужасно, правда?
– А Иза?
Мама вздохнула:
– В моем классе одна девочка едва не покончила с собой из-за несчастной любви. Из петли вынули. Теперь – примерная жена и мать, у нее трое, младший – твой ровесник… Да влюбилась в тебя эта Иза, а у тебя, как и всех пацанов в этом возрасте, просто глаз нет… простых вещей не видите…
– А лагерь?
– А что – лагерь? Вон, в новостях показывали, в одном поселке на свадьбе сорок человек насмерть отравились. Не то грибами, не то пирожными.
– Но в лагере…
– Владка, ну не говори же ты глупостей. Во втором классе ты был в санатории месяц… даже полтора… Твои одноклассники преспокойно пережили это время без тебя. В третьем классе Дима, твой друг, угодил в больницу… Дима – не великого здоровья человек, к сожалению. У него полно хронических болячек… И еще – он очень внушаемый. Помнишь, в четвертом классе его тоже хотели отправить в санаторий – на все лето? И как у него температура поднялась невесть откуда? Отменили поездку – температура упала. Назначили поездку снова – опять поднялась…
– Может, он термометр натирал, – предположил Влад. Мама покачала головой:
– Да нет… «Натертый» термометр – детская легенда. Кто хоть одного ребенка вырастил, тот рукой меряет температуру с точностью до двух десятых… – она посмотрела на свою ладонь. – А что я тогда, летом, свалилась… так ведь нервничала, Влад. Сын сбежал невесть куда – все-таки волновалась… немножко. Да?
– Мама, – сказал Влад шепотом. – Ну прости пожалуйста.
– Да я же не упрекаю, – удивилась мама. – Я наоборот… У меня, можно сказать, гора с плеч…