Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе.(сборник)
Шрифт:
Войдя в дом, я воочию убедился в верности моего второго вывода. Он, голубчик, лежал прямо передо мной, обутый в щегольские, дорогие ботинки. Следовательно, высокий, должно быть, и совершил убийство – если оно, убийство, вообще имело здесь место. На теле человека не обнаружено никаких повреждений, но жуткое выражение его лица говорило о том, что он словно предвидел свою скорую смерть. Никогда у человека, умершего от разрыва сердца, или по каким-либо другим естественным причинам, черты лица не искажаются столь страшным образом. Понюхав губы жертвы, я уловил легкий кисловатый запах, и пришел к заключению, что его заставили принять яд. Это еще раз подтверждалось выражением ненависти и ужаса, застывшем на его лице. Я убедился в этом методом исключения – факты не соответствовали ни одной известной мне гипотезе. Не думайте, что здесь произошло нечто неслыханное.
А сейчас возникает главный вопрос – каковы мотивы преступления? Кража исключается – все вещи убитого на месте. Возможно, это политическое убийство или же тут замешана женщина. Вот тот вопрос, который встал передо мной. Я больше склонялся к второму предположению, нежели к первому. Политические убийцы, закончив свою работу, стремятся побыстрее исчезнуть. Тогда как в нашем случае, наоборот, преступник действовал не спеша, оставив следы по всей комнате – это говорит о том, что он пробыл там довольно долго. Причины для такой обдуманной, жестокой мести должны быть личные, а не политические. А когда обнаружилась надпись на стене, я еще больше удостоверился в своей правоте. Надпись была сделана для отвода глаз – только слепец способен был этого не заметить. Так вот, когда было найдено кольцо, тут-то все встало на свои места. Ясно, что убийца использовал кольцо, чтобы напомнить своей жертве о какой-то умершей женщине. Это было как раз в тот момент, когда я спросил у Грегсона, не поинтересовался ли он, посылая телеграмму в Кливленда, о каких-либо особых случаях, связанных с жизнью Дреббера. Как вы помните, его ответ был отрицательным.
Затем я продолжил тщательный осмотр комнаты, который только подтвердил мое предположение насчет роста убийцы. Благодаря этому я дополнительно узнал о таких деталях, как трихинопольские сигары и длина ногтей убийцы. Не обнаружив следов борьбы, я сразу пришел к выводу, что от волнения у убийцы пошла из носа кровь – вот откуда она взялась на полу комнаты. Я смог это понять потому, что следы крови совпадали со следами его ног. Крайне редко у человека, если только он очень полнокровен, от волнения пойдет носом кровь, и потому я рискнул предположить, что убийца, возможно, здоровенный детина с красным лицом. Я расценил все верно, и происшедшие события это подтверждают.
Выйдя из дома, я поспешил исправить оплошность Грегсона. Я телеграфировал в главное управление полиции Кливленда с просьбой сообщить факты, касающиеся женитьбы Дреббера. Ответ был исчерпывающим – Дреббер обращался в полицию с просьбой защитить его от давнишнего соперника, Джеферсона Хоупа, и что в данный момент этот Хоуп находится в Европе. Теперь я знал, что в руках у меня ключ к разгадке этой тайны, оставалось только поймать убийцу.
Я уже решил, что человек, вошедший в дом вместе с Дреббером, и кучер, правящий кэбом – одно и тоже лицо. По оставленным на дороге следам было видно, что лошадь бродила по мостовой, чего не могло быть, если бы кто-нибудь за ней присматривал. Где же ему быть, как не в доме? К тому же, нелепо даже предполагать, что здравомыслящий человек стал бы совершать заранее запланированное убийство в присутствии некоего лица, не опасаясь предательства. Такое даже невозможно предположить! И последнее: представим себе, что человек решил выследить кого-нибудь в Лондоне – можно ли придумать способ лучше, чем сделаться кэбменом? Все эти рассуждения и привели меня к неопровержимому выводу, что Джеферсона Хоупа следует искать среди столичных кэбменов.
Но если он кэбмен, то вряд ли перестанет им быть, совершив убийство, рассудил я. Если взглянуть с его точки зрения, неожиданная перемена ремесла, вероятно, привлекла бы к нему внимание. Скорее всего, какое-то время он еще будет продолжать заниматься своим делом. И вряд ли он живет под другим именем. Зачем ему менять имя в стране, где его никто не знает? Поэтому я из уличных мальчишек образовал отряд полиции и гонял их по всем конторам наемных кэбов в Лондоне, до тех пор, пока они не разыскали нужного мне человека. Как они его доставили, и как быстро я этим воспользовался, вы прекрасно помните. Убийство Стенгерсона было для меня полной неожиданностью, но в любом случае, я не смог бы его предотвратить. В результате этого, как вам известно, я получил пилюли, о существовании которых, я всегда предполагал. Вот видите, все расследование представляет собой цепь последовательных, безошибочных выводов.
– Превосходно! –
– Можете делать что хотите, доктор, – ответил он. – Но сначала взгляните-ка на это, – продолжал он, протягивая мне газету. – Вот!
Это был свежий номер газеты «Эхо». Статья, на которую он указывал, была посвящена делу Джеферсона Хоупа.
«Из-за внезапной смерти Джеферсона Хоупа, – говорилось в ней, – публика лишилась удовольствия наблюдать суд над жестоким убийцей, обвиняющегося в убийстве Еноха Дреббера и Джозефа Стенгерсона. Теперь, наверное, нам никогда не придется узнать подробности этого дела, хотя мы располагаем сведениями из авторитетных источников, что преступление было совершено на почве романтической старинной междоусобицы, в которой немалую роль сыграли любовь и мормонизм. Говорят, что обе жертвы в молодости принадлежали к обществу «Святые последних дней», а Хоуп, скончавшийся заключенный, так же проживал в Солт-Лейк-Сити. Если этому делу не суждено иметь другого воздействия, оно является блистательным доказательством энергии нашей сыскной полиции и послужит уроком для всех иностранцев – пусть они сводят счеты у себя на родине, но не на Британской земле! Также ни для кого не секрет, что слава умелого разоблачителя и задержания преступника всецело принадлежит хорошо известным детективам из Скотланд-Ярда, мистеру Лестрейду и мистеру Грегсону. Оказывается, преступник был схвачен на квартире у некоего мистера Шерлока Холмса, сыщика-любителя, обнаружившего некоторые навыки этой профессии. Будем надеяться, что имея рядом с собой таких учителей, он со временем достигнет определенных высот в искусстве раскрытия преступлений. Оба детектива получат награду в качестве признания их заслуг».
– Ну, а я что говорил вам с самого начала! – воскликнул, смеясь, Шерлок Холмс. – Вот для чего мы создали этот этюд в багровых тонах – чтобы обеспечить им достойную награду!
– Это еще ничего не значит, – ответил я. – Все факты записаны у меня в дневнике, и полиции это прекрасно известно. А пока довольствуйтесь сознанием того, что вы победили, подобно римскому скряге:
«Populus me sibilat, at mihi plaudo
Ibse domi simul ac nummos contemplar in arca».
(«Народ меня освистывает, зато я сам себе рукоплещу, когда любуюсь своим сундуком с деньгами». Гораций, «Сатиры», I, 1, строки 66–67).
Знак четырех
Глава 1
Дедукция как наука
Шерлок Холмс взял стоящий на углу каминной полки пузырек, затем вытащил из обтянутой сафьяном изящной шкатулки шприц для подкожных инъекций. Длинными нервными пальцами он надел на шприц иглу и закатал левый рукав. Окинув придирчивым взглядом свою мускулистую руку и запястье, испещренные шрамами и следами от уколов, он точным движением ввел иглу и нажал на крошечный поршень. Удовлетворенно вздохнув, Шерлок вновь откинулся на спинку кресла.
Трижды в день в течение многих месяцев я становился свидетелем подобной процедуры, но так и не мог к ней привыкнуть. Напротив, с каждым днем меня все сильнее раздражало это неприглядное зрелище. А больше всего я злился на свое безволие и отсутствие смелости. При всем моем негодовании, я ни слова не говорил ему. Сколько раз уверял я себя, что завтра обязательно побеседую с Шерлоком о его пагубной страсти, и всякий раз меня что-нибудь останавливало. Хотя, если сказать честно, от разговора меня удерживало не нечто абстрактное, а простая трусость. Шерлок подавлял меня, и в этом не было ничего удивительного. Весь его облик, манера поведения не оставляли никаких надежд тому, кто рискнул бы читать ему нотации. Я чувствовал себя перед ним безропотным мальчишкой. Его волевая властная натура, снисходительная манера общения, его поразительный опыт – все это вкупе с другими выдающимися качествами делали меня робким и напрочь отшибали всякое желание перечить ему.
И все же в тот день, после обеда я вдруг почувствовал, что не могу больше скрывать свое раздражение, и решил сделать Шерлоку выговор. Трудно сказать, что больше способствовало моему отчаянному порыву, – то ли бутылка вина, прихваченная к обеду, то ли методичное упорство, с которым Шерлок уничтожал себя.
– Ну и что мы принимаем сегодня? – задиристо спросил я. – Морфий? Или кокаин?
Шерлок оторвался от лежащей на его коленях старинной книги, безразлично посмотрел на меня и вяло ответил: