Долина Виш-Тон-Виш

Купер Джеймс Фенимор

Наряду с этим наблюдения Мэри нередко объективны и ценны тем, что помогают увидеть аборигенов времен войны с Королем Филипом глазами пуританки. Бесхитростный взгляд на жизнь индейцев выявляет ощущение родства с ними: пусть это язычники, но все же человеческие существа со своими заботами и нормами поведения. Всего важнее, в описании автора, становится урок «воспитания чувств» и познания себя, достигаемого через тяжкий опыт. Глубокий психологизм является отличительной чертой не только всего повествования миссис Роуландсон, но в какой-то степени целого жанра подобных сочинений, названных «пленениями» (captivities). Однако именно это «повествование» стало одним из самых популярных произведений XVII века как в Америке, так и в Англии, и является не только первым, но и лучшим (по манере изложения и выразительности созданных образов) среди сотен других «пленении». Жанр этот стал частью литературного наследия США и Канады; «пленения» неоднократно использовались в художественной литературе — в частности, такими писателями, как Чарльз Брокден Браун («Эдгар Хантли»), Джеймс Фенимор Купер («Последний из могикан» и «Долина Виш-Тон-Виш»), Уильям Фолкнер («Святилище»), Конрад Рихтер («Свет в лесу») и другими.

Очерк Вашингтона Ирвинга «Филип из Поканокета» входит в сборник малой прозы Ирвинга «Книга эскизов» (1820). Это произведение, вместе с сопутствующим очерком более общего плана «Черты

индейского характера», явилось первым самостоятельным этюдом на тему аборигенного лидерства, сочувственно трактующим историческую фигуру, одиозную для Новой Англии. Ирвинг предлагает романтизированную трактовку, воссоздавая облик Филипа на основании колониальных (прежде всего пуританских) источников; он их неоднократно цитирует. Писатель, таким образом, начинает разработку индейской темы, к которой затем фронтально обратится Фенимор Купер. Совершенно очевидно, что отдельные эпизоды жизни и черты облика Конанчета взяты Купером (по-своему их переосмыслившим) именно из очерка Ирвинга. Транскрипция индейских имен собственных (Короля Филипа, Конанчета, Сассамона и др.) в отличие от публикуемого в настоящем томе перевода романа Купера соответствует оригиналу Ирвинга.

Все, что мы знаем о незаурядной личности Уильяма Эйпса (1798 — 1839; полагают, что его имя может иметь и индейское звучание, Апесс), известно нам из его автобиографических сочинений. Из них следует, что он родился близ Колрэйна, штат Массачусетс. Отец его происходил наполовину из пикодов, жил среди них и женился на чистокровной индианке, которая будто бы являлась родственницей Королю Филипу. Вскоре по рождении сына родители разошлись, оставив детей на попечении бабки в Колчестере, штат Коннектикут. Из-за дурного обращения Эйпс сменил впоследствии несколько семей. В пятнадцать лет он бежал в армию и принял участие в канадской кампании 1812 года. До 1818 года он странствовал, пока не был окрещен, а затем, в 1829 году, стал методистским проповедником.

В 1833 году Эйпс посетил племя машпи, проживавшее в резервации на Кейп-Коде, стал их соплеменником и возглавил борьбу за их политические права; об его успехах сочувственно писала аболиционистская газета У. Гаррисона «Либерейтор», а среди современных машпи до сих пор сохраняется память об Эйпсе как о народном герое.

Первая книга Эйпса «Сын леса» (1829) представляла собой первую из аборигенных автобиографий. Во втором произведении «Опыт пяти индейских христиан племени пикодов» (1833) в пяти биографических очерках (о себе, своей жене и трех индианках) с приложением эссе «Аборигенное зеркало, направленное на белого человека» Эйпс осуждает расизм, алкоголь, безработицу, коррупцию и лишение племен их владений как суть так называемой «индейской проблемы».

В 1835 году Эйпс опубликовал документальную книгу, посвященную отстаиванию прав машпи, — «Индейская отмена неконституционных законов Массачусетса относительно племени машпи, или Объяснение мнимого мятежа».

Последнее произведение Эйпса — «Апология Короля Филипа». Преодолевая влияние Ирвинга и развивая его традиции, Эйпс обращается к воссозданию личности своего знаменитого предка. Тема Филипа становится здесь отправной точкой для атаки на пуританство. Современник Купера, автор живет в экспансионистскую эпоху президентства Джексона, и оттого опыт индейцев Новой Англии вызывает у него сравнение с его повторением на просторах американского Запада. В «Апологии» Эйпс предъявляет пуританству счет от лица аборигенов, полемизируя с пуританским лицемерием, воинствующе односторонней картиной мировидения, религиозным нетерпением. Он отмечает резкое расхождение между нормами пуританства и прагматично-односторонним их соблюдением. Позиция автора интересна сочетанием христианского сознания с аборигенной точкой зрения; она придает тону повествования гнев, сарказм и особую бескомпромиссность.

Аргументация Эйпса порой звучит наивно, но искренне и эмоционально, а завершает он свою «Апологию» обвинением Конгресса в вероломстве по отношению к своим индейским соотечественникам! Видя в пуританском комплексе тяжелое наследие современной Америки, исповедующей ту же антииндейскую политику, Эйпс в своем обличительном пафосе предвосхищает некоторые черты индейской литературы и публицистики 1960 — 1990-х годов.

ПОВЕСТВОВАНИЕ О ПЛЕНЕНИИ И ИЗБАВЛЕНИИ МИССИС МЭРИ РОУЛАНДСОН 133

133

Использован текст, опубликованный в сборнике «Подлинные повествования из ранней истории Америки. Повествования об индейских войнах 1675 — 1699 гг. », том XIV, изд. Ч.
– Г. Линкольн (Нью-Йорк, Барнс энд Ноубл, 1952); права принадлежат Чарлзу Скрибнерсу, 1913. Полное название «Повествования» Мэри Роуландсон: «Могущество и милосердие Господа в исполнении Его предначертаний. Повествование о пленении и избавлении миссис Мэри Роуландсон, рассказанное ею для тех, кто хотел бы узнать о проявленном к ней милосердии Господнем. Для ее дорогих детей и родст-венников. Издание второе, выверенное и исправленное. Написано ею собственноручно для себя и ныне опубликовано в ответ на настойчивые просьбы друзей, а также тех, кто пострадал подобно ей». «Видите ныне, что это Я, Я — и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю; и никто не избавит от руки Моей» (Втор. 32: 39).

10 февраля 1675 года 134 множество индейцев напало на Ланкастер 135 . Они появились на рассвете; услышав ружейные выстрелы, мы выглянули в окно: горело несколько домов и дым поднимался к небу. В одном доме индейцы захватили пять человек; отцу, матери и грудному младенцу проломили головы; двух других захватили и увели живыми. Еще трое не успели укрыться в доме. Одного ударили по голове, а другой убежал; третий тоже хотел убежать, но его ранили, и он упал. Несчастный молил пощадить его, обещал деньги (так говорили мне сами индейцы), только они не стали его слушать, ударили по голове, сорвали с него одежду и вспороли живот. Один человек увидел возле своего сарая множество индейцев и решил выйти, но его сразу убили. Было еще трое убитых из того же дома. Индейцы забрались на крышу сарая и сверху легко убивали тех, кто укрывался возле дома. Так эти кровожадные негодяи продвигались вперед, уничтожая и сжигая все на своем пути.

134

10 февраля 1676 г. по современному григорианскому календарю, среда.

135

Ланкастер, Массачусетс, был пограничным поселением в 30-ти милях к западу от Бостона; население около 50 семей.

Наконец они приблизились

и осадили наш дом, и вскоре этот день стал самым скорбным днем моей жизни. Дом наш стоял у небольшого холма. Несколько индейцев укрылись за холмом, часть из них проникла в сарай, остальные затаились кто где смог, и стрельба началась со всех сторон, так что пули сыпались как град. Скоро один из нас был ранен, потом другой, а потом и третий. Часа через два (насколько я способна была тогда замечать время) индейцы уже были возле нашего дома, а так как он ничем не был укреплен, кроме двух заслонов в противоположных углах двора, да и то один из них не был достроен, то они, набрав в сарае кудели и пакли, подожгли дом; а когда кто-то из дома выскочил и погасил огонь, индейцы тут же зажгли его опять, и на этот раз огонь разгорелся. И вот настал страшный час. Раньше мне доводилось лишь слышать о подобных ужасах, а теперь пришлось увидеть все своими глазами. Несколько человек продолжали еще бороться за свою жизнь, но многие уже лежали в крови, дом над нашей головой был охвачен пламенем, а эти кровожадные язычники ждали, когда мы выйдем, чтобы проломить нам головы. Плач стоял вокруг, кричали матери и дети: «Господи, что же нам делать? » Тогда я решилась: взяла своих детей, а одна из моих сестер взяла своих, и мы попытались покинуть горящий дом. Но только мы появились в дверях, стрельба усилилась, и пули так стучали по стенкам дома, будто кто-то, набирая пригоршни камней, бросал их в стены; так что нам пришлось вернуться. У нас было шесть сильных собак, но ни одна из них даже не пошевельнулась, хотя раньше, стоило только индейцу подойти к двери, собаки рвались, чтобы броситься на него и разорвать на куски. Видно, Господь являл нам свою волю, дабы мы помнили, что спасение наше исходит только от Него. Однако нам следовало выбраться из дома; огонь усиливался и с ревом надвигался сзади, а впереди были индейцы с ружьями, копьями и топорами, готовые наброситься на нас. Не успели мы выйти, как мой шурин (он был ранен в горло, когда вместе с другими защищал дом) упал мертвым, и сразу же индейцы с дикими криками набросились на него и сорвали одежду. Пули так и свистели; одна попала мне в бок, и, похоже, эта же пуля прошла через живот и ручку дорогой моей малютки, которую я держала на руках. У одного из детей моей старшей сестры (его звали Уильям) была сломана нога; индейцы, видя это, тут же проломили ему голову. Так они продолжали безжалостно убивать одного за другим, а мы стояли, ошеломленные, и кровь ручьями растекалась по земле. Моя старшая сестра была еще в доме, она видела, как язычники тащили матерей в одну сторону, а детей в другую и многие были залиты кровью; старший сын сказал ей, что Уильям мертв, а я ранена, и она закричала: «О Господи, дай мне умереть вместе с ними! » И не успела она это сказать, как пуля сразила ее, и она упала на пороге. Я надеюсь, что ей воздастся за ее добрые дела, ибо она преданно служила Господу. В юности на ее долю выпало немало душевных страданий, пока она не приняла сердцем слова Священного Писания: «Но Господь сказал мне: «Довольно для тебя благодати Моей»» 136 . Много позже, через двадцать с лишним лет, я слышала от нее самой, каким утешением были для нее эти слова.

136

2 Кор. 12: 9.

Но вернусь к своему рассказу. Индейцы оттащили меня в одну сторону, а детей в другую и сказали: «Пойдешь с нами». Я спросила: «Меня убьют? » Они ответили, что не тронут, если я добровольно пойду с ними.

О! Какой горестный вид являл собой наш дом! «Приидите и видите дела Господа, — какие произвел Он опустошения на земле» 137 . Из тридцати восьми человек, бывших в этом доме, никто не избежал либо смерти, либо горького плена, кроме одного, который мог бы сказать: «… И спасся только я один, чтобы возвестить тебе» 138 . Двенадцать человек было убито; кого застрелили, кого закололи копьями или зарубили топорами. Когда мы жили благополучно, о, как мало мы помышляли о таких ужасах, о том, что придется увидеть родных и близких, истекающих кровью! Одному человеку проломили голову, сорвали с него одежду, а он все продолжал ползать взад-вперед. Ужасно было видеть столько христиан, лежащих в крови, подобно овцам, растерзанным стаей волков. Со всех была сорвана одежда, и они лежали нагие, а эти исчадия ада ревели, пели, выкрикивали оскорбления и неистовствовали, будто у каждого хотели вырвать сердце. И все-таки Господь своим могуществом сохранил многим из нас жизнь. Двадцать четыре человека индейцы взяли в плен.

137

Пс. 45:9.

138

Иов. 1: 16.

Раньше я часто говорила, что скорее умру, чем сдамся живой в плен, если нападут индейцы, но, когда настал час испытаний, я уже так не думала. Сверкание оружия устрашило мой дух, и я не рассталась с жизнью, а предпочла пойти за этими кровожадными чудовищами. Чтобы лучше поведать о том, что случилось со мной за время горестного моего плена, я расскажу подробно о наших странствиях по диким местам.

Переход первый

И вот мы должны следовать за этими варварами, хотя тела наши изранены и кровоточат, а сердца исходят кровью не меньше, чем тела. В ту ночь мы прошли около мили и поднялись вверх по склону холма к небольшому городу, где индейцы решили остановиться. Они выбрали место рядом с пустым домом, который обитатели покинули из страха перед индейцами. Я спросила, можно ли мне провести ночь в этом доме; на это мне ответили: «Что, тебе все еще нравятся англичане? » Это была самая печальная ночь, какую когда-нибудь видели мои глаза. О! Дикие крики, и рев, и вопли, и пляски этих дьяволов среди ночи у костров напоминали страшные картины ада. А сколько было загублено лошадей, коров, овец, свиней, телят, ягнят, поросят и всякой птицы, награбленной индейцами в городе! Что-то жарилось, что-то валялось и горело, что-то варилось, чтобы насытить наших безжалостных врагов, которые веселились, тогда как мы были безутешны. В довершение к скорби прошедшего дня и печалям этой ночи мысли мои все время возвращались к утратам и жалкому моему положению. Все было потеряно: нет мужа (во всяком случае, он далеко от меня, так как уехал к заливу 139 ; к тому же индейцы сказали, что убьют его, как только он вернется домой); нет моих детей, нет ни друзей, ни родных, ни прежнего благополучия — потеряно все, кроме самой жизни, да и та может оборваться в любой момент. Ничего не осталось, только несчастный раненый ребенок на руках. И нечем мне ни восстановить, ни подкрепить его силы.

139

Возможно, Бостон или Массачусетский залив.