Долина Виш-Тон-Виш
Шрифт:
— Конечно! — возразил тот, смеясь с наполовину разумным выражением узнавания. — Ты женщина из бледнолицых, и, ручаюсь, та, которая никогда не будет довольна, пока не заполучит все меха Америки на свои плечи и всю лесную оленину на свою кухню. Разве ты никогда не слыхала предания, как эта зловредная раса вторглась на охотничьи земли и стала разорять воинов этой страны?
Разочарование Фейс сделало ее слишком нетерпеливой, чтобы продолжать такой разговор, но в эту минуту возле нее кто-то появился и спокойным жестом велел не перечить нраву блудного парня.
То была Руфь, на чьих бледных щеках и в беспокойном взгляде можно было проследить
— Так что же гласят глупые предания, о которых ты говоришь? — добавила она, прежде чем у него нашлось время изменить направление своих смутных мыслей.
— Это говорят старики в деревнях, и то, что там говорят, святая истина. Вы видите вокруг себя землю, которая покрыта холмами и долинами и на которой когда-то росли леса, не знавшие топора, и по которой щедрой рукой была рассеяна дичь. В нашем племени есть гонцы и охотники, не сворачивавшие с прямой тропы на заходящее солнце, пока их ноги не уставали, а их глаза не переставали видеть облака, висящие над соленым озером, и, однако, они говорят, что повсюду эта земля прекрасна, как вон та зеленая гора. Высокие деревья и тенистые леса, реки и озера, полные рыбы, олени и бобры в изобилии, как песок на берегу океана. Всю эту землю и воду Великий Дух дал людям красной кожи, ибо он их любил, потому что они говорили правду в своих племенах, были верны своим друзьям, ненавидели своих врагов и знали, как снимать скальпы.
Вот тысячу раз снег падал и таял с той поры, как был сделан этот дар, — продолжал Уиттал, говоривший с видом человека, которому доверено передавать важное предание, хотя он, вероятно, всего лишь пересказывал то, что благодаря многократному повторению закрепилось в его бездействующем уме, — но никто, кроме краснокожих, не охотился на лосей и не вставал на тропу войны. Потом Великий Дух рассердился; он спрятал свое лицо от своих детей, потому что они ссорились между собой. Большие каноэ выплыли со стороны восходящего солнца и принесли в эту страну голод и злых людей. Сперва чужаки разговаривали ласково и жалобно, как женщины. Они просили место Для нескольких вигвамов и говорили, что если воины дадут им землю для посадок, они будут просить своего Бога позаботиться о краснокожих. Но когда они стали сильными, то забыли свои слова и сделались лжецами. О, они как коварные ножи! Бледнолицый как кугуар. Когда он голоден, ты можешь услышать, как он скулит в кустах, словно заблудившийся ребенок, но, когда ты подходишь на расстояние его прыжка, берегись когтей и клыков.
— Значит, эта злонамеренная раса лишила краснокожих воинов их земли?
— Конечно! Они разговаривали как слабые женщины до тех пор, пока не стали сильными, а потом превзошли самих пикодов в коварстве, давая воинам пить огненное молоко и убивая сверкающими придумками, которые они изготовляли из желтой муки.
— А пикоды? Разве их великий воин не умер, прежде чем пришли люди из-за океана?
— Ты женщина, никогда не слыхавшая
— А ты, ты, значит, наррагансет?
— Разве я не похож на мужчину?
— Я ошибочно приняла тебя за одного из наших ближних соседей — пикодов-могикан.
— Могикане мастерят корзины для янки. А наррагансет передвигается по лесу прыжками, как волк, идущий по следу оленя!
— Все это вполне разумно, и теперь, когда ты доказал их правоту, я не могу не видеть этого. Но нам любопытно узнать больше о великом племени. Ты когда-нибудь слышал об одном человеке из твоего народа, Уиттал, по имени Миантонимо — весьма знаменитом вожде?
Слабоумный юноша продолжал есть с перерывами, но, услыхав этот вопрос, он, казалось, внезапно забыл про свой аппетит. На минуту он опустил глаза, а затем ответил медленно и не без выспренности:
— Человек не может жить вечно.
— Как? — сказала Фейс, делая жест в сторону своих глубоко заинтересованных слушателей, чтобы умерить их нетерпение. — Он покинул свой народ? А ты жил с ним, Уиталл, прежде чем он скончался?
— Он никогда не смотрел на Нипсета или Нипсет на него.
— Я не знаю никакого Нипсета; расскажи мне о великом
Миантонимо.
— Разве тебе нужно повторять дважды? Сахем ушел в далекую страну, а Нипсет станет воином, когда выпадет новый снег.
Разочарование набросило тень на все лица, и луч надежды, блеснувший во взгляде Руфи, сменился прежним мучительным выражением глубокого внутреннего страдания. Но Фейс все еще удавалось подавлять всякие разговоры среди тех, кто слушал, продолжив расспросы после короткой заминки, которую ее досада сделала неизбежной.
— Я думала, что Миантонимо все еще воин в этом племени. В каком сражении он пал?
— Могиканин Ункас совершил это злое дело. Бледнолицые дали ему большие богатства, чтобы убить сахема.
— Ты говоришь об отце, но ведь был и другой Миантонимо: тот, что подростком жил среди людей белой крови.
Уиттал внимательно выслушал, а потом, как будто собравшись с мыслями, покачал головой и ответил, прежде чем снова приняться за еду:
— Всегда был только один с таким именем и никогда не будет другого. Два орла не строят своих гнезд на одном дереве.
— Ты верно говоришь, — продолжала Фейс, хорошо зная, что оспаривать сведения брата означает на деле заставить его молчать. — Теперь расскажи мне о Конанчете, нынешнем сахеме наррагансетов, о том, кто заключил союз с Метакомом и недавно был изгнан из своей крепости близ океана, — он еще жив?
Выражение лица брата претерпело еще одну перемену. Вместо детской важности, с какой он до этого отвечал на вопросы сестры, в его тупом взгляде появилось выражение безграничной хитрости. Его глаза медленно и осторожно оглядели все вокруг, словно их владелец ожидал обнаружить зримые признаки тех тайных намерений, которым он с такой очевидностью не доверял. Вместо ответа блудный родственник продолжал есть, хотя не столько как человек, нуждающийся в пище, сколько как человек, решивший не делать никаких сообщений, которые могут оказаться опасными. Эта перемена не осталась без внимания со стороны Фейс и тех, кто напряженно следил за ее стараниями связать воедино путаные мысли человека столь слабоумного и, однако, казавшегося при необходимости таким поднаторевшим в дикарских уловках. Она благоразумно изменила свою манеру допроса, стараясь направить мысли брата в иное русло.