Долина
Шрифт:
Потом предложили новичкам:
– Ну, кто хочет попробовать, кто смелый? Жизнь гарантируем!
Несколько человек выступили, и Алеша тоже. Он знал – она смотрит. Старший инструктор почему-то выбрал его первым. Его обвязали, надели пояс, пристегнули карабины, что-то объяснили напоследок, – он от волнения сразу все забыл, – и он пошел вверх. Начал неплохо, кирпичные выступы у стены были большие и удобные.
Но скоро порыв ветра чуть развернул его, он непроизвольно посмотрел вниз, от чего его предостерегали, равно как и от взглядов в небо. В животе стало муторно, левая нога затряслась мелкой противной дрожью, и никак
Но тут он вовремя вспомнил про булавку у пловцов. На мгновение освободил он левую руку и больно ущипнул себя за бедро, еще раз и еще раз, и дрожь пропала на время. Теперь хоть один шажок вверх надо. Так, нога, рука, рука, нога. Еще бы пару раз. Получилось! Несколько раз нога снова принималась за свое предательское дело, но он уже научился ее укрощать.
Вдруг сверху и совсем близко послышался голос:
– Ну, давай же, давай, все нормально, уже почти дошел! – Он выбрался на крышу, руки-ноги были как не свои, хотелось сесть.
– Вниз пойдешь, нет? – Парень в красной пуховке заглянул ему в лицо. – Ладно, похоже, хватит тебе на первый раз, – и стал отстегивать ему карабин.
Он спустился через чердак на лестницу и хотел было уже ускользнуть, никого больше не видеть и никогда больше сюда не приходить, но внизу у выхода был перехвачен парой сияющих глаз и отконвоирован назад к группе.
Незнакомый высокий человек в синей куртке положил ему руку на плечо:
– Нормально прошел, парень. А мандраж – это ничего, это тоже нормально. У меня в первый раз еще и похуже было. Иди-ка вон туда, запишись.
Слово «нормально», видимо, было основным у него в лексиконе. В другое ухо тут же влился восторженный шепот:
– Это же знаешь кто? Это же сам Высокий тебя похвалил!
– Так, фамилия, имя, факультет? – Его знаменитая фамилия тут как-то никого не взволновала.
– Короче, Склифософский, в пятницу едем на Корды. С Северного электричка в 20:15 на Озёра, мы в третьем от головы. Все понял?
Он растерялся:
– От какой головы? – и вокруг засмеялись. Она взяла его под руку:
– Пойдем, все объясню.
Вот так-то оно все и началось.
Лет за тридцать до этого старый профессор из Горного привел группу молодых ребят, горняков и политехников, к этому месту. Это были несколько живописных, почти стодвадцатиметровых скальных образований на берегу пары очень тогда еще прозрачных озер, километрах в ста к северу от Столицы. Ребята были в восторге, и кто-то из них сказал тогда в шутку: «Ну, это же просто Кордильеры!» Так и пошло с тех пор называться это место – Кордильеры, а чаще коротко – Корды. Политехники, а за ними и все столичные альпинисты с тех пор превратили это место в постоянный лагерь для тренировок и соревнований. Вот туда-то и попал Алеша в очередной ежемесячный выезд.
Все было внове для него – и каменное очарование Корд, и сильные и отважные люди, взбирающиеся по ним, и непостижимое вначале искусство скалолазания – даже на небольшой четырехметровый камушек как-то непонятно было, как залезать. А тут еще и завораживающие вечерние костры с потрясающими историями и с обязательной порцией страшилок для новичков – про Черного Альпиниста, Белую Женщину, Джан-Туганского карлика, снежных людей, таинственного радиста и тому подобное. А ты не смейся, читатель, не смейся, это все с книжечкой на диване не страшно, а ты вот ночью у костра послушай, когда ветер шумит в черных ветвях над головой!
Ну и гитара, конечно, и новые, доселе им не слышанные, мужественные и красивые песни, которые несколько дней крутились потом у него в голове:
…Тот камень, что покой тебе подарил…
И что-то сжималось в горле…
Посиделки в комнате сына продолжались, но состав участников стал меняться. Появилось много новых лиц, альпинистская и околоальпинистская публика, некоторые новички даже приходили, из пижонства, в штормовках, и смотрелись весьма импозантно. Вскоре, к ужасу матери, комнату сына стало заполнять разное горное снаряжение – рюкзаки, штормовки, ледорубы, громадные ботинки с какими-то железными зубьями – трикони, немыслимое количество всяких веревок…
– Ну, мама, не ругайся. Так надо.
– Ты что там у них, завхоз? – посмеивался отец. – Ну, смотри, завалишь мне сессию – мало не покажется.
Сын выкладывал уже припасенный козырь:
– Между прочим, батя, средний балл у наших ребят выше, чем…
– Ага, выше, чем у гиревиков, – смеялся отец.
– Да ну тебя – выше всех вообще, к твоему сведению. И ректор, между прочим…
– Ладно, ладно, ты сам учись, а то средний балл, понимаешь…
Вторым после тех осенних Корд потрясением для Алеши была летняя, после первого курса, поездка в горы, в альплагерь Сансуг. Стоя на зачетной вершине и глядя в эту кружащую голову даль, он испытал нечто, как сказать… Ну, в общем, кто был, тот знает, а кто не был – тех навсегда жаль, думал он. И тогда же решил он, что это все вокруг, все эти горы – это его судьба.
А что думала об этом сама Судьба, выяснится только через много лет.
В тогдашнем солнечном и радостном сентябре второго курса Алешина комната и в дни посиделок, и не только постоянно была наполнена веселыми загорелыми ребятами и девчонками, иногда и людьми постарше. Шли бесконечные разговоры о летних восхождениях и планах на будущее. Публика эта была, в общем, симпатична Премьеру, хоть и редко он их видел: поздно приходил. Что-то в них было особенное – а может, ему только так казалось? – в этих альпинистах. Взрослость, что ли, какая-то повышенная ответственность, несмотря на их постоянное ребячество, подначки и хохот. Может, и не случайно это было – за ошибки в горах плата слишком высокая.
И вот однажды Премьер уехал с работы очень рано, неважно почувствовал себя, тяжесть какая-то в груди. Мысли были мрачные, недолго уж, видно, оставалось ему небо коптить. Но он поспал часик, и полегчало. То был как раз день посиделок. Вопреки обычному разноголосому гомону, из комнаты сына доносился только один голос, хотя народу, судя по вешалке в прихожей, пришло много. Он налил себе чаю и вошел. «Продолжайте, продолжайте, я тут с краешка посижу, послушаю».
Во главе стола сидел высокий, с суровым обветренным лицом человек. У него не было двух фаланг на пальцах левой руки, и именно его-то рассказом все и были поглощены. То был известный всему альпинистскому сообществу страны восходитель, – мы будем называть его Высокий, – тот самый, что подбодрил Алешу у спорткафедры. Тот вечер получился очень длинный, и то, что он услышал, взволновало Премьера гораздо более, чем он мог ожидать.