Доллары за убийство Долли [Сборник]
Шрифт:
Шофер грузовика, который подвозил Крэнсона, привел полицейских к ночлежке. По описанию свидетеля личность преступника была установлена: Свен Крэнсон, бывший докер, без постоянного места жительства. Эти сведения были опубликованы во всех газетах. Но целых двое суток, несмотря на дополнительные наряды полиции, рыскавшие в городе и окрестностях, Свена не могли найти. Он, однако, вовсе не прятался: ночь провел в каком-то гараже, потом где-то бродил, несколько раз сталкивался с людьми, но никто не обратил на него внимания, потому что он никак не походил на человека, скрывающегося от полиции, и держался очень спокойно и беспечно. По его словам, он трижды видел полицейские машины, но никто не сделал даже и попытки его задержать. Позднее журналисты выпустили много критических стрел по этому поводу в лейтенанта Старка и его подчиненных.
К
Редакторы газет отказались опубликовать заявление Эл-фида в том виде, в каком он его написал. В самом деле там было добавлено, что дополнительное вознаграждение ожидает того, кто убьет Свена. Такая публикация противоречила законам штата, ибо речь шла не больше и не меньше как о подстрекательстве к убийству.
Элфид отказался давать какие бы то ни было интервью, хотя люди с телевидения и попытались на него надавить. В 10.30 он приехал на опознание трупа, затем сел в машину и вернулся в свой офис, где, как обычно, занялся просмотром деловой корреспонденции. Люди, общавшиеся с ним после трагедии, не заметили никаких изменений в его поведении. Он вообще заговорил об этом только один раз, когда продиктовал текст объявления с обещанием двух миллионов за поимку преступника.
На суде он ни разу не взглянул на убийцу, с явным неудовольствием выслушал соболезнования председателя суда; услышав же приговор, удовлетворенно осклабился. Для тех из присутствующих на суде, кто хорошо его знал, было совершенно очевидно, что этому человеку нужно только одно — чтобы убийца его единственной дочери был казнен.
Два миллиона долларов принесли ожидаемый результат: уже утром следующего дня Крэнсона обнаружили сразу в двенадцати различных местах города.
Со всех концов штата хлынули полицейские и добровольцы. 20 октября четверо из них выследили свою добычу: обнаженный по пояс Крэнсон в этот момент умывался, зачерпывая воду из сточной трубы, выходящей к дороге. Крэнсон был совершенно ошеломлен и покорно позволил надеть на себя наручники, а младший инспектор Норленд вывихнул себе руку, ударив со всего маху кулаком в челюсть шведа — удар абсолютно бесполезный, поскольку убийца не оказал никакого сопротивления. Свен выплюнул несколько зубов, облизнул окровавленные губы и закрыл глаза. Раскрыл он их только тогда, когда за его спиной захлопнулась бронированная дверь камеры.
Его адвокатом назначили Дугласа Макаллена. Он уже четыре года жил в фешенебельном западном районе города. Изучив дело, он четыре раза беседовал с Крэнсоном, а в самый канун суда дал понять, что дело его подзащитного совершенно безнадежно и что он не будет очень уж усердствовать, потому что приговор сомнений не вызывает, а у него много других забот. Благодаря этому ловкому ходу количество его клиентов впоследствии значительно увеличилось, ибо в глазах публики он предстал человеком хотя и вынужденным защищать выродка, но внутренне убежденным в том, что все граждане должны приветствовать ликвидацию субъекта, представляющего очевидную опасность для общества.
Суд длился шесть дней. Дуглас Макаллен выступал очень мало и только ради проформы пытался оспорить особо гневные филиппики обвинителя. Крэнсон не говорил почти ничего и стоя выслушал приговор. Затем конвой препроводил его в отделение смертников тюрьмы Доуфен-мор.
Через три часа после окончания суда машину Джона Кристофера Нила, надзирателя этой тюрьмы, слегка задела машина, обошедшая его на повороте. Нил, затормозив машину, вышел из нее. Вторая машина также остановилась. Нил сделал три шага на пустынной дороге по направлению к оплошавшему водителю. Мощный крюк правой выбил у него почву из-под ног, он попытался подняться, но нападавший блокировал ему левую ногу, а правую, вывернув, рванул вверх.
Пока Нил медленно терял сознание от дикой боли в сломанном бедре, нападавший надвинул шляпу на глаза и не торопясь сел в свою машину.
Райнер начал свое дело. В отделении для перчаток у него уже лежал новый паспорт на имя Джима Бэнсфилда.
ГЛАВА 1
Тюрьму Доуфенмор снесли в 1954 году, потому что здания ее пришли в ветхое состояние и не могли обеспечить надлежащий режим для заключенных, которые устроили голодовку с требованием улучшить условия
Один-единственный надзиратель, находясь на пульте уп-. равления, следил за центральным отделением, поднимая и опуская металлические панно, заменившие прежние решетчатые двери. Всего пять человек охраняло тридцать пять заключенных — именно столько их было в тюрьме, когда туда доставили Крэнсона.
Система внутренней связи предусматривала автоматическое закрытие камер: звонок предупреждал заключенных, что они обязаны вернуться в камеры и отойти от автоматических дверей.
Присутствие кого бы то ни было в одном из двенадцати коридоров вне установленных часов обнаруживалось немедленно, и тут же включалась вторая система тревоги. Меры пресечения были чрезвычайно эффективными: поскольку бронированные двери обеспечивали полную герметичность камер, в коридоры подавался ядовитый газ очень быстрого распространения. Более минуты его не могли выдержать легкие ни одного человека. С помощью внутренних телевизионных камер нарушителя быстро засекали, и к нему отправляли команду в противогазах. С того времени, как тюрьма была построена, была только одна попытка побега — ее совершили Дон Брайен, осужденный на пятнадцать лет, и Антонио Велас с пятилетним сроком. Их заблокировали в коридоре и пустили газ. Вдохнув его, оба заключенных сами бросились навстречу надзирателям в противогазах, мечтая только об одном: получить противогаз, чтобы их легкие и дыхательные пути перестало раздирать железными когтями. Велас умер в тюремной больнице.
Крэнсона поместили в специальную камеру смертников; это был прямоугольник с двумя стенами из бетона и двумя — из стекла. Напротив одной из стеклянных стен была установлена камера, фиксирующая все движения осужденного. Изображение передавалось на пульт управления.
Многие считали эту тюрьму слишком уж современной, слишком в духе всяких новейших умствований. Оппозиционная партия требовала предать гласности все счета и утверждала, что на деньги налогоплательщиков соорудили нечто новомодно-экспериментальное и что без такой тюрьмы город вполне мог бы обойтись. Подчеркивалось, что многие американские тюрьмы, в которых содержалось более тысячи опасных заключенных, обошлись гораздо дешевле, не уступая в надежности. Мэра Корнея обвиняли в мании величия и желании использовать строительство в предвыборной пропаганде. Действительно, за два-три месяца о тюрьме Доуфенмор было снято шесть телевизионных передач — из них две на Си-Би-Эс, — и в каждой передаче выступали представители муниципалитета. А один журналист дошел до того, что заявил, будто из этой тюрьмы, несмотря на все ее техническое оснащение, бежать гораздо легче, нежели из тюрьмы старого типа, доказавшей свою надежность.
На это заявление никто не обратил внимания; впрочем, никаких серьезных аргументов журналист не привел. Корней, узнав об этом, просто пожал плечами: он достиг своей цели — его переизбрали. Теперь он планировал построить мотель, поскольку на каждый уик-энд к тюрьме приезжало множество туристов, чтобы полюбоваться этим совершенным творением человеческой мысли…
Свен сел на кровати и огляделся. Камера сверкала, затопленная резким светом неоновых ламп, забранных в пуленепробиваемые стекла. Даже молотом невозможно было бы разбить плиты-на полу.
Впрочем, Крэнсон о побеге и не помышлял. Когда трое надзирателей вошли к нему с подносом, он спокойно принялся есть, а затем выкурил четыре сигареты подряд. Его нисколько не стесняло то, что за ним ведется постоянное наблюдение.
Через неделю после окончания суда он узнал, что его прошение о помиловании отклонено, и перешел на три пачки «Честерфилда» в день. С тех пор как его доставили в Доуфенмор, он поправился на три килограмма и приблизился к отметке в 240 фунтов. Спал по четырнадцать часов в сутки, и старший надзиратель специального отделения, видя, как все больше жиреет осужденный, начал прикидывать, сколько вольт придется прибавить палачу, чтобы покончить дело с одного раза.