«Долоховский текст» творчества Л.Н. Толстого: истоки, семантика, функции, контекст
Шрифт:
Введение
В истории европейских литератур существует плеяда героев, каждый из которых в предельной степени сконцентрировал в себе черты создавшей его эпохи и потому особенно часто привлекал к себе внимание критиков и исследователей. Дон Жуан, Гамлет, Дон-Кихот, Фауст давно стали объектами рассмотрения во многих специальных научных работах 1 . Такие герои «стягивают» вокруг себя в определённый «текст» ряд системно воспроизводящихся мотивов и сюжетов. Русская литература также богата на героев, формирующих свой узнаваемый «текст». Значительное место в ряду таких феноменов занимают герои произведений Л.Н. Толстого.
1
См., например: Легенда о докторе Фаусте / под ред. В.М. Жирмунского. М., 1978; Багно В.Е. Дон Кихот в России и русское донкихотство. СПб., 2009 и др.
Два мощных потока толстовского слова: «текст о герое» и «текст о себе» не всегда чётко разделены. Художественное построение, осмысление собственного жизненного сценария (зачастую – через дневники) и внедрение автобиографических деталей в произведения Толстого – вопрос, внимательно изучаемый со времён первой публикации и до настоящего момента, что иллюстрирует, например, исследование Д. Ранкура-Лаферьера,
2
Ранкур-Лаферьер Д. Пьер Безухов. Психобиография // Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ. М., 2004. С. 285–538.
Во многих современных коллективных и авторских трудах на одном из главных мест находится проблема человека у Л.Н. Толстого 3 . Причём этим человеком становится зачастую сам Толстой, его биография, поведенческий текст 4 , поиск своего пути и веры 5 . Эта тема и в наши дни далека от исчерпанности: очевидно, некоторые значительные элементы биографии писателя интегрированы в его творчество, но соотношение лично пережитого и сочинённого, фикционального в произведениях Толстого детально не прояснено. Западные толстоведы также проявляют повышенный интерес к изучению личной жизни Толстого – в основном в психоаналитическом аспекте 6 . В связи с этим характерно, что особым образом в научном мире акцентированы последние годы жизни и творчества Толстого 7 : на эту тему появляются рассчитанные на широкую аудиторию работы 8 , а также всё новые и новые экранизации толстовских произведений. Активно осваивается в научном поле и гендерный подход к романам Толстого 9 . Одной из продуктивных линий в работе толстоведов можно назвать анализ мифопоэтики текстов, обращённый к архетипическому в творчестве писателя 10 . Традиционно большое внимание привлекают как персонажные системы произведений писателя, так и поэтика отдельных образов. Стоит отметить, что значительный вклад в понимание природы и функций литературного героя внесла классическая работа Л.Я. Гинзбург, ставшая в отечественном литературоведении – и толстоведении в частности – надёжным фундаментом для исследований в области художественной антропологии 11 . Существенная часть исследований посвящена заглавным и автобиографическим образам героев толстовских произведений. Кроме того, в недавнее время защищён ряд кандидатских и докторских диссертаций, посвящённых антропологии толстовских персонажей и художественным средствам их репрезентации в повествовательной структуре романов писателя 12 .
3
Орвин Д.Т. Искусство и мысль Толстого. 1847–1880. СПб., 2006; Зверев А.М., Туниманов В.А. Лев Толстой. 2-е изд. М., 2007; Лев Толстой и мировая литература. Материалы IV Междунар. науч. конф. Тула, 2007; Morson G.S. Anna Karenina in our Time. Seeing More Wisely. New Haven&London, 2007; Cливицкая О.В. «Истина в движеньи»: О человеке в мире Л. Толстого. СПб., 2009; Anniversary Essays on Tolstoy / Ed. by Donna Orwin. Cambridge, 2010; Лев Толстой и время / ред. Э.М. Жилякова, И.Ф. Гнюсова. Томск, 2010; Лев Толстой в Иерусалиме: Материалы междунар. науч. конф. «Лев Толстой: после юбилея» / сост. Е.Д. Толстая; предисл. В. Паперного. М., 2013.
4
Orwin D.T. Leo Tolstoy: Pacifist, Patriot, and Molodets // Anniversary Essays on Tolstoy. Cambridge, 2010. P. 76–95; Никитина Н. Усадьба как текст жизни Льва Толстого // Лев Толстой и мировая литература. Материалы IV Междунар. науч. конф., Тула, 2007. С. 241–252; Никитина Н. Жизнь Льва Толстого в Ясной Поляне. М., 2007; Paperno, I. Who, What Am I. Tolstoy Struggles to Narrate the Self. Cornell University Press, 2014.
5
Густафсон Р.Ф. Обитатель и чужак. Теология и художественное творчество Льва Толстого. СПб., 2003.
6
Ранкур-Лаферьер Д. Лев Толстой на кушетке психоаналитика. Женоненавистничество, мазохизм и ранняя утрата матери // Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ. М., 2004. С. 539–856.
7
Тамарченко Н.Д. Лев Толстой // Русская литература рубежа веков. Т. 1. М., 2001. С. 336–389.
8
Басинский П.В. Бегство из рая. М., 2010; Басинский П.В. Святой против Льва. М., 2013.
9
Матич О. Лев Толстой как модернист // Матич О. Эротическая утопия: новое религиозное сознание и fin de si`ecle в России. М., 2008. С. 33–64.
10
Жолковский А.К. Морфология и исторические корни рассказа Толстого «После бала» // Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. С. 87–102; Шульц С.А. Миф и ритуал в творческом сознании Л.Н. Толстого // Русская литература. 1998. № 3. С. 33–43; Васильев В.К. К описанию архетипического сюжета о «добрых» и «злых женах» в романе Л.Н. Толстого «Война и мир» // Лев Толстой и время: сб. статей. Томск, 2010. С. 25–34; Толстая Е.Д. Мифологические умыслы в характеристиках героев «Войны и мира»: от первой ко второй версии // Актуальные проблемы изучения и преподавания русской литературы: взгляд из зарубежья. Материалы междунар. научно-практ. конф., посвящённой 190-летию кафедры истории литературы филологического факультета СПбГУ. СПб., 2011. С. 342–354.
11
Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л., 1979.
12
Шаповаленко Ю.В. Средства характеризации героев романа Л.Н. Толстого «Война и мир»: дис. … канд. филол. наук. М., 2010; Набиев Н.Г. Проблема человека в творчестве Толстого: дис. … д-ра филол. наук. Баку, 1999; Белянин М.Ю. Художественная антропология позднего Л.Н. Толстого: дис. … канд. филол. наук. Липецк, 2007; Кирсанов Н.О. Мифологические основы поэтики Л.Н. Толстого: дис. … канд. филол. наук. Томск, 1998.
Известно, что сам Л.Н. Толстой неоднократно подчёркивал: для него ни в жизни и в истории, ни в его произведениях нет главных и второстепенных героев (как нет и второстепенных мыслей), однако некоторые толстовские образы долгое время оставались «в тени» – и, кажется, образ Фёдора Долохова из романа «Война и мир» иллюстрирует недостаток внимания со стороны читателей и исследователей к героям «оттеняющим». Однако записи в дневниках Толстого и комментарии близких писателя однозначно свидетельствуют об интересе автора к этому герою, о сложностях в создании образа и об итоговом удовлетворении результатом работы над ним.
Образ Фёдора Долохова в романе «Война и мир» поставлен в центр данного исследования ввиду целого ряда новых перспектив прочтения толстовского творчества, которые потенциально может открыть всестороннее изучение этого персонажа, его места в повествовательной структуре «Войны и мира», корней образа в ранней прозе писателя и в самосознании биографического автора. Как литературный герой этот «демон» семейств Безуховых и Ростовых, постоянный спутник Анатоля, участник главных военных событий и светских перипетий романного действия исследован в отечественном и мировом толстоведении далеко не исчерпывающе. Фактически ему посвящена лишь одна отдельная работа, созданная канадским славистом Донной Оливер 13 .
13
Oliver D. Dolokhov as Romantic Parody: Ambiguity and Incongruity in Tolstoy’s Pre-Byronic Hero // Tolstoy Studies Journal. 2003. Vol. XV. P. 50–66.
Долохов постоянно оказывается рядом с главными героями романа-эпопеи, «оттеняя» каждого из них, становясь их временным контекстным двойником. С Николаем Ростовым, Андреем Болконским, Пьером Безуховым у Фёдора Долохова складываются особенные отношения «притяжения-отталкивания». В случае с Николаем и Пьером работает схема «дружбы-вражды», оба раза отмеченная любовным треугольником. Ситуация с Андреем несколько сложнее: в тексте романа «Война и мир» герои ни разу не оказываются лицом к лицу, но Андрей как будто постоянно наблюдает за Долоховым и в своём «наполеоновском» периоде оказывается крайне ему созвучен. Элементарная схема любовного треугольника здесь усложняется – но, учитывая то, что именно Долохов разрабатывает весь план похищения Анатолем невесты Болконского Наташи, определённо присутствует.
Стоит отметить, что сюжетная значимость образа Фёдора Долохова доказывается довольно просто: при исключении этого героя из текста романа всё действие его неизбежно останавливается, тогда как без героев вроде Бориса, Берга, Билибина и др. мы легко себе можем представить сюжет «Войны и мира». Долохов у Толстого встречается читателю и в мирных, и в военных эпизодах, с одинаковой лёгкостью вписывается и в мир Москвы, и в мир Петербурга (тогда как герои Толстого в основном любят Москву, а в Петербурге чувствуют себя не на своём месте, или наоборот). Такая «вездесущесть» Долохова делает его образ важным для анализа поэтики «сцеплений» романа «Война и мир», поэтому закономерным представляется рассмотреть автобиографические толстовские импликации, преломившиеся в этом персонаже, и систему сюжетных мотивов, в которую Долохов вовлечён и которую во многом генерирует.
В соответствии с декларировавшимся Толстым стремлением установить пронизывающие весь романный мир «сцепления», а также в связи с отчётливым антропоцентризмом философии художника хронотоп героя понимается как важнейший полюс смыслопорождения, позволяющий проследить как семантику внутритекстовых мотивных «сцеплений», так и внетекстовое авторское видение данного типа личности. Кроме того, в контексте отчётливого тяготения современного литературоведения к реконструкции сверхтекстовых образований в работе ставится вопрос именно о «долоховском тексте» Толстого как смыслопорождающей парадигме, созданной в процессе напряжённых исканий художника в области феноменологии человеческой личности.
Настоящее исследование посвящено определению места Долохова в системе персонажей романа «Война и мир» и в масштабе всего толстовского творчества. В современной науке о Толстом отсутствует связная, целостная реконструкция концептосферы Долохова – как в её исторической ретроспективе (внепрототипические источники образа), так и в функциональном отношении – с точки зрения влияния на структуру романного повествования. Мотивы, составляющие концептосферу образа Долохова, в творчестве Толстого регулярны и представляют собой устойчивое семантическое единство, парадигму, «текст» героя, причём сам Долохов является кульминационной точкой в динамике этой парадигмы. Эти наблюдения позволили говорить о «долоховском сюжете», «долоховской парадигме» или «долохов-ском тексте» в наследии великого романиста.
Глава 1
Образ Фёдора Долохова: генезис, семантика, сюжетные трансформации
§ 1. Образ Долохова в оценке литературоведов
В многолетней традиции литературно-критических оценок и научного изучения главного толстовского романа накоплено значительное количество ярких и проницательных частных наблюдений, посвящённых Долохову.
Очень симптоматично, что с самых первых критических отзывов о «Войне и мире» многие исследователи предпочитают вообще не упоминать о Долохове, исключая его из своих теорий и классификаций. Не назван он в наиболее ранних знаковых работах о толстовском романе – в статьях Д.И. Писарева «Старое барство» (хотя критик ведёт речь иногда и о совсем эпизодических персонажах) и Н.С. Леско-ва «Герои отечественной войны». М.И. Драгомиров, оценивавший роман «Война и мир» с военной точки зрения, лишь однажды, причём резко отрицательно, упоминает «нахального Долохова, лезущего со взятыми трофеями к полковому командиру и мимоходом, заодно, присваивающего то, что сделал Тимохин, т.е. остановку роты, когда бежал весь полк» 14 . И.А. Потапов хоть и даёт положительную оценку Долохову как офицеру, всё же определяет его как отрицательного персонажа, причём последнего в определённом семантическом ряду:
14
Драгомиров М.И. «Война и мир» графа Толстого с военной точки зрения // Роман Л.Н. Толстого в русской критике / cост., авт. вступ. статьи и коммент. И.Н. Сухих. Л., 1989. С. 167.