Доля казачья
Шрифт:
— Плывите, друзья мои, на берег и там ждите меня и ни во что не вмешиваетесь, так надо мне. Отвези комиссар моих друзей на берег, пусть они там ждут меня. А я пока с народом да с тобой попрощаюсь.
Спасибо тебе комиссар, Аскольд Нидерландович, хороший ты человек, но заблудший, не той дорогой идёшь. Русский человек только и силён, что своей верой в Бога, и нельзя у него её забирать.
Хотя многие ваши толкования как из библии исходят и правильны они. Благословляю тебя, комиссар, на добрые дела и сторонись плохих дел. Иначе ты
Стал народ прощаться со своим любимцем и все плакали люди. И они поняли, что не во власти остановить его, и то свершится, что он задумал.
Ждали мы Никодима Ивановича на берегу и видели, что он сел уже в лодку, и та поплыла к нам.
Совсем немного отошла лодка от борта парохода, как матросы по просьбе батюшки перестали грести.
— Я выполняю волю Божью, пришло и мне моё время пострадать за народ и свою Христианскую веру. Я всю жизнь свою шёл к этому подвигу! И готовил себя и страдал вместе с вами. И вот сейчас я хочу укрепить ваши души силой своего духа, и верой своей. Настал мой час!
В какой-то момент поверхность воды замерла и стала ровной, как зеркало.
Батюшка Никодим спокойно пошёл по ней, как по земле, в нашу сторону. Вода прекрасно держала его.
— Прощайте добрые люди! Сегодня всем вам будет лучше, если я оставлю вас одних. Я не хочу вашей лишней крови и страданий, их и так у вас предостаточно.
Затем твердь воды стала плавно проседать под батюшкой, пока полностью не приняла его в своё лоно. Наступила такая гробовая тишина, что всем страшно стало, как в преисподней, перед искуплением тяжких грехов.
Первыми не выдержали женщины на пароходе. И их протяжный стон глубоко отозвался по всей реке тяжким эхом. Перерастая в многоголосый людской плач. И тут же задвигалась водная гладь реки в своём суетном стремлении жить. Проснулась, как после долгой и тяжкой зимы.
И обрела она свою вечную жизнь, как и прежде. Заволновалась и застучала о борт парохода тяжёлыми волнами. И ей тяжко было — святой был человек!
Дал команду матросам комиссар сниматься с якоря. И не могли ослушаться его моряки.
Длинный протяжный гудок траурно зазвучал над Амуром, пока хрипло не осел в его волнах и затих там. На всех парах уходил пароход в Благовещенск, но люди вряд ли могли уйти от себя, настолько всё произошедшее потрясло их. Тут и камень-немтырь тяжко заплачет, а не то что простой человек.
— Говоришь, что утонул мятежный поп в Амуре? Пошёл по его волнам и постепенно ушёл в воду и та приняла его. И множество свидетелей подтвердило это? Но не такой дурак я, комиссар Попугаев, чтобы верить вашим сказкам.
Так, выходил из себя тамошний комиссар Подопригора. И он действительно был огромен и сейчас зависал, как скала, над щуплым Аскольдом Нидерландовичем.
Осмотрел Подопригора весь пароход и видел металлический бак, прошитый
— Чистая работа, творческая, — невольно вырвалось у него восхищение.
— Кто стрелял? — спросил он у матросов.
Те все, как сговорились, и пассажиры подтвердили это:
— Нестор Иванович Махно!
Знал Подопригора, кто такой Махно, сам с Украины казак.
— Они что, все тут с ума сошли, и этот Аскольд Нидерландович с ними. Или за дурака меня принимают? А с другой стороны, утонул этот поп, ну и чёрт с ним, всем меньше хлопот и народу спокойней стало.
Ну а ты, Аскольд Нидерландович, зря на себя шапку глухую одел. Уж ты-то всё должен знать по долгу своей службы. Это твои обязанности. Считай, что тебе повезло, не до тебя мне сегодня.
Пришёл приказ нашего революционного правительства, что принято уже решение о роспуске казачества, как класса, как прослойки, и так далее, в любом его виде.
А это, несомненно, что будут волнения среди масс, и возможно казачьи мятежи.
Нашли время, когда это делать. Когда весь Дальний Восток интервенты терзают на части, да всё думают, как кусок послаще от нас отхватить.
Так и спустили всё это дело на тормозах, про то, как утоп народный герой батюшка Никодим. И как был обстрелян пароход «Амур».
Но это дело совсем не забылось, а только ждало своего часа и через много лет придёт то время.
Вернулись казаки в станицу и уже ни о чем больше не разговаривали. Не более, чем через сутки, все наши новости уже знали в станице. И здесь люди тоже плакали, потрясённые поступком батюшки Никодима Ивановича Чёрного.
И другая весть пришла в станицу, о ликвидации казачества. То о чём говорил батюшка, то и случилось. Знал он, что так будет, и предупреждал казаков. Но до конца мысль свою он им не разъяснил, потому что ничем он не мог им помочь, и тревожить людей не стал.
Собрались мы с Федоркиным и Шохиревым Василием, да ещё с десяток казаков набралось. Что будем делать? Ждать когда же нас придут разоружать красноармейцы? А сами ушли с Аскольдом Нидерландовичем на фронт, освобождать Дальний Восток от интервентов.
Это и был его, так называемый ход конём, в шахматах. И мы, похоже, что пока опережали ход всех событий. Прошли мы сквозь пламя Гражданской войны, охватившей весь Дальний Восток. Были мы знакомы и с командармом Блюхером. И из его рук получали награды, как лучшие бойцы его армии.
И всё было у нас, как в песне поётся. И штурмовые ночи Спасска были, и Волочаевские дни с её сопкой Юнь-Корань. И что на Тихом Океане мы свой закончили поход, тоже святая правда.
Выбросили мы за пределы Дальневосточной Республики и американцев, и японцев, и кого там только не было, всех интервентов, и с ними наших прихвостней. И теперь надо было нам к мирной жизни возвращаться. Только уже без славного Аскольда Нидерландовича, революционера в третьем поколении, как он сам себя любил называть.