Должностные лица
Шрифт:
Ехали они вдвоем по Москве, Мельник что-то говорил, а Соня думала о словах Ирины Григорьевны «С твоими данными…» Они у Сони не только внешние, но еще и внутренние, духовный мир. Она, к примеру, может исполнить на фоно Листа, она не пропустила ни одной премьеры в театре Станиславского, у нее всегда билеты на любой концерт и на книжной полке девятнадцать альбомов мастеров живописи, каждый альбом стоит семьдесят рублей. Ни о чем этом Ирина Григорьевна не знает, однако же сделала вывод — «с твоими данными». Может, Соня не будет дурой и попросит Михаила Ефимовича
Михаил Ефимович хотел высадить ее возле дома, ключи у нее в сумочке, но она сказала — ничего не выйдет, ей страшно одной в лифте ехать. Они вместе поднялись.
— Ну что, Сонечка, поужинаем?
— Так ведь только что ужинали! — весело сказала она.
— Хотя бы чашечку кофе, не возражаешь?
— Нет, конечно. — Она очень приветлива с ним. — Даже наоборот, мне одной будет скучно.
— Конфеты любишь?
— Обожаю, только шоколадные.
Он достал из бара, подал ей коробку шикарную, но этим не ограничился, другую достал еще красивее, глянцевитую, с выпуклыми розами, потом третью, огромную, с подушку величиной, тяжеленную, Соня взяла ее за край, коробка изогнулась под тяжестью содержимого и на пол посыпались деньги, затем игральные карты вразброс, причем новенькие, и те, и другие.
— Ай! — воскликнула Соня притворно. Она могла удивиться и даже испугаться молча, но сейчас подумала, что молча нельзя, надо дать знак. А он в это время как раз отвернулся, что-то там доставал в широком и глубоком зеркальном своем баре. Она издала возглас изумления, восторга, испуга, сложную такую колоратуру в эфир пустила. А то он положит все это обратно, сделает вид, будто там ничего не было — дудки, Соня все видит.
— На-а-до же, а я голову ломаю, куда задевал карты? Как я их в мусоропровод не сунул? Или еще картину представь, Сонечка, — приехал бы я на работу Восьмого марта, секретарше подал бы коробку конфет, а там… Сколько у нас там? Давай посчитаем, рублей сто наберется?
Деньги валялись на ковре, Соня накренила еще коробку и выпали еще купюры.
— Что вы, здесь, наверно, тысяча. И не одна.
Соня была удивлена, смущена, но не так, чтобы очень, она знала про доходы Мельника в прошлом — откуда знала? Да из той самой анонимки, которую ей вручил Василий Иванович и которая до сих пор лежит у Сони в столе в самом нижнем ящике.
— А вы со мной могли бы сыграть, Михаил Ефимович?
— С большой радостью, Сонечка, только давай сначала кофейку по чашечке, взбодримся, голова будет лучше работать.
Она выпила кофе, захлебываясь, очень ей хотелось играть, а в какую игру, если нас только двое?
— Можно в кинга, но если ты раньше не играла…
— Давайте что-нибудь попроще, — нетерпеливо попросила она, зная, что сейчас непременно выиграет из этого вороха розовеньких, ее любимых купюр.
— Тогда сядем с тобой за традиционное воровское очко. Валет два очка, дама три, король четыре, а туз одиннадцать.
— В очко я умею,
— По сколько ставим?
— По сто рублей!
Соня вышла в прихожую, вытащила из-под лифчика свою заначку, отсчитала две по пятьдесят и быстренько вернулась. Полусотни хилого болотного цвета, а Михаил Ефимович выложил розовенькие, аккуратную такую будто спиленную по краям стопочку, десять гибких пластиночек, лизнуть хочется.
— Кто будет банкометом?
— Я, конечно, — сказала Соня и выдала ему две карты.
— Свои.
Она взяла две — десятка и девятка, хватит, девятнадцать очков. А у него оказалось две девятки. Ну что же, прекрасно, она сунула свои зеленые обратно — куда? Да за лифчик.
— Извините!.. Он рассмеялся:
— А можно я туда еще добавлю?
Она закрылась обеими руками, как перед прыжком в воду — что вы! Выиграла еще двести, уже стало четыреста. Потом предложила поставить по четыреста, лицо ее горело. Он отсчитал, теперь у них восемьсот в банке, надо же! Подал ей две карты, всего лишь король и дама, семь очков, еще десятка — семнадцать. Рискнуть?
— Ваши.
Он показал два туза и смахнул сразу восемьсот рублей. А у нее слезы так и хлынули. Вскочила, побежала, умылась, глянула на себя в зеркало — гос-поди, какие глаза отчаянные! Вернулась и объявила:
— Ой, нет, я так не играю! Давайте во что-нибудь другое.
— Ух, жарко, можно я куртку сниму? — Снял. У него малиновые подтяжки, широкие такие, фирма, со сверкающими застежками, видна волосатая грудь. — А тебе не жарко? Зачем красивая девушка скрывает свои лучшие качества?
— Как это? Я не скрываю.
— Влезла в брюки, прячешь свою природу, такие ноги.
— Ну, это ваше поколение — на ноги, на талию, а наше — только на фирму. Фигура сейчас ничего не значит.
— Всегда значила, Сонечка, и будет значить. Для мужчин.
— Ответьте мне на вопрос, кто будет иметь успех на дискотеке — фигура экстракласс с ног до головы, или без всякой фигуры, зато с ног до головы в фирме? Все будут пялиться только на фирму, тут и спору нет.
— Я придумал игру, Сонечка, — за каждую пуговицу по десятке.
— Как это?
— Ты расстегиваешь пуговицу, получаешь десятку, расстегиваешь другую, еще десятку.
А где у нее пуговицы? Нет у нее пуговиц, тут молния, там крючок, жалко, что лето, вот зимой поиграть бы в такую игру. А он вытащил новую пачку в банковской упаковке, опять ее любимые десятки, и сказал, что это у него пенсия за два месяца.
— Сколько же вы получаете? — изумилась Соня.
— Пятьсот семнадцать рублей сорок копеек ежемесячно.
— Ну что вы мне такие сказки рассказываете, Михаил Ефимович!
— Это действительно сказка, Сонечка. Представь себе, не такси разбилось, не трамвай столкнулся — самолет грохнулся!
— Ужас какой. И все погибли!
— А я остался и взят на содержание гражданской авиации, что тут удивительного? Единственный в своем роде пенсионер, чем я хуже других, каких-то там персональных? — Он разорвал на пачке бумажную крестовину.